Элли немного пугает реакция Энтони. В отличие от неприкрытого восторга Дженнифер, он побелел как мел и сел в кресло, с трудом дыша, но она уже не может остановиться.
— Это все было так… так давно… — дрожащим голосом произносит он.
— Позвольте мне закончить, — настаивает она. — Это копии — оригиналы я вернула ей, — поясняет Элли и дрожащей то ли от волнения, то ли от возбуждения рукой протягивает ему записку с номером абонентского ящика.
За пару минут до того, как спуститься в архив, Элли получила ответ на свое сообщение:
Нет, он не женат. А почему такие вопросы?
— Я ничего о вас не знаю и, возможно, кажусь вам чересчур навязчивой. Может быть, я совершаю ужасную ошибку. Но вот ее адрес, мистер О’Хара, на случай, если вы захотите написать ей.
26
Один мудрый человек как-то сказал мне, что писать — крайне опасное занятие, ведь никогда нельзя быть уверенным, что твои слова поймут правильно. Поэтому я постараюсь выражаться как можно более четко: прости меня, я так виновата перед тобой, прости меня, пожалуйста. Если есть хоть один шанс, что ты изменишь свое мнение обо мне, я просто обязана это знать.
Женщина — мужчине, в письме
Дорогая Дженнифер,
неужели это ты? Прости меня. Я начинал это письмо добрый десяток раз, но не знаю, что сказать.
Энтони О’Хара
Элли разбирает бумаги на столе, выключает компьютер, собирает вещи и выходит из редакции, махнув на прощание Руперту Он не покладая рук трудится над интервью с писателем, книги которого, по его словам, просто тоска зеленая. Элли специально попросила разрешения пока не брать интервью у писателей. Она только что закончила статью о суррогатных матерях, а завтра летит в Париж брать интервью у китайской женщины, занимающейся благотворительностью: китайцы не пускают ее в свою страну из-за спорных комментариев, которые она позволила себе в одном документальном фильме, снятом англичанами. Элли проверяет адрес и бежит на остановку. Сев в набитый автобус, она еще раз прокручивает в голове собранную для статьи информацию, составляя примерный план.
Потом она встречается с Коринн и Ники в безбожно дорогом ресторане, который им всем не по карману. Дуглас скоро подойдет: вчера она позвонила ему и они очень мило поговорили. Даже смешно, что они так долго были в ссоре. За считаные секунды стало понятно: он знает, что она рассталась с Джоном. Если Коринн и Ники вдруг соберутся сменить профессию, то в «Нэйшн» им всегда найдется местечко, сообщает Дугласу Элли.
— Не переживай, я не собираюсь плакаться в жилетку, — успокаивает она друга, когда тот соглашается встретиться с ней.
— Слава богу.
— Но я угощу тебя ужином. Хочу извиниться.
— А как насчет дружеского секса?
— Только при участии твоей девушки. Она куда симпатичней тебя.
— Я так и знал.
Элли прощается и с улыбкой кладет трубку.
Дорогой Энтони!
Да, это я. Хотя что значит «я». Я уже не та девушка, которую ты знал когда-то. Думаю, ты знаешь, что наша общая знакомая журналистка уже поговорила со мной. Я до сих пор не могу поверить в то, что она мне рассказала.
Но сегодня я пришла на почту, и там меня ожидало письмо. Я увидела твой почерк, и сорока лет как будто не бывало! Как такое может быть? Все эти долгие годы испарились в одно мгновение. Не могу поверить, что держу в руках письмо, которое ты написал два дня назад, мне просто не верится.
Она немного рассказала мне о тебе. Я слушала ее и едва осмеливалась допустить мысль, что мы с тобой сможем сесть и поговорить.
Надеюсь, ты счастлив, и молюсь за тебя каждый день.
Дженнифер
Таков журналистский мир: твои акции могут взлететь до небес так же быстро, как и упасть. Две удачные статьи — и твое имя у всех на устах, в центре внимания, на тебя смотрят с восхищением. Твою статью копируют в Интернете, на нее ссылаются журналисты из Нью-Йорка, Австралии и Южной Африки. Нам понравился ваш текст, сообщил ей «синдикат». Именно то, что сейчас требуется на рынке. Через сорок восемь часов Элли завалили письмами читатели, жаждущие рассказать собственные истории. Потом позвонил литературный агент и спросил, достаточно ли у нее материала на книгу.
Что касается Мелиссы, она теперь считает, что Элли никогда не ошибается. На собрании она всегда обращается в первую очередь к ней, если есть заказ на хорошую статью в тысячу слов. За эту неделю заметки Элли дважды анонсировались на первой странице. Для сотрудника газеты — это как выиграть в лотерею. Она постоянно засвечивается, значит на нее есть спрос. Элли повсюду видит материал для новых статей, интересные люди и истории притягиваются к ней, словно магнитом. Она приходит на работу к девяти утра и уходит вечером. На этот раз она свой шанс не упустит.
У нее есть свое место за огромным овальным столом с сияющей белой поверхностью, семнадцатидюймовый матовый монитор с высоким разрешением и личный телефон с дополнительным номером.
Руперт больше не предлагает сходить ей за чаем.
Дорогая Дженнифер!
Извини, что отвечаю не сразу. Пожалуйста, прости мне мою сухость. Уже много лет я ничего не пишу, за исключением счетов или жалоб. Даже не знаю, что и сказать… Последние годы я живу словами других людей: упорядочиваю их, помещаю в архив, дублирую и присваиваю им рейтинг — словом, храню их. Подозреваю, что уже давно забыл, какие слова принадлежат мне. Человек, писавший те письма, кажется мне чужим.
Судя по твоему письму, ты уже не та девушка, которую я видел в отеле «Риджент». А с другой стороны, ты ни чуть не изменилась — в самом хорошем смысле этого слова. Я рад, что у тебя все в порядке. Я рад, что у меня есть шанс сказать тебе это. Я бы предложил тебе встретиться, но боюсь, что слишком отличаюсь от того мужчины, которого ты помнишь. Не знаю…
Прости меня.
Энтони
Двумя днями ранее кто-то тихо окликнул Элли, когда она в последний раз спускалась по лестнице старого здания. Она обернулась, увидела стоящего наверху Энтони О’Хара с листком бумаги в руках и быстро поднялась обратно, чтобы не затруднять его.
— Вот что я думаю, Элли Хоуорт, — сказал он, и в его голосе прозвучали радость, волнение и сожаление, — не надо ему писать. Знаешь, лучше пойди и поговори с ним. По-настоящему.
Дорогой мой, дорогой Бут!
Я наконец-то обрела голос. Мне кажется, я прожила полвека, не умея говорить. Вся моя жизнь сводилась к тому, чтобы сократить масштабы ущерба, попытаться запомнить только хорошее и забыть то, что рухнуло. Как будто я молча каялась за все свои грехи. Но теперь… А что теперь? Я столько наговорила бедной Элли Хоуорт, что она сидела и в изумлении смотрела на меня. Клянусь, она думала: боже, неужели у этой женщины нет чувства собственного достоинства? Почему она все время болтает, как четырнадцатилетний подросток? Я очень хочу поговорить с тобой, Энтони. Я хочу говорить с тобой, пока мы не охрипнем и не потеряем голос. За сорок лет накопилось столько всего, о чем мне надо тебе рассказать.
