— О! Вас-то мне и надо! — обрадовался Берл, панибратски хлопая господина Шульца по плечу, отчего заведующий отделом покачнулся, а секретаршины брови взлетели до самых корней метелки. — Не думаю, что мой золотой кирпич похож на монету, но антикварную ценность он имеет наверняка. Вы ведь не откажете в коротенькой консультации вашему верному клиенту?
Господин Шульц вздохнул и переглянулся с госпожой Ленни.
«С какими только типами ни приходится иметь дело…» — говорил его скорбный взгляд.
— Ладно, что с вами сделаешь… — сказал он, взглянув на часы. — У меня есть ровно четверть часа. Если такая коротенькая консультация вас устроит…
— Еще как устроит! — восторженно вскричал Берл и широко размахнулся, чтобы еще раз хлопнуть доброго заведующего. На этот раз он целил по спине, но господин Шульц, спасаясь от возможного увечья, уже устремился вверх по лестнице в направлении своего кабинета.
Берл одарил секретаршу красноречивым взглядом — что, мол, съела, старая карга?.. — и последовал за Шульцем, прыгая через две ступеньки. В кабинете Берл, не тратя лишних слов, протянул швейцарцу фотографию слитка.
— Какой же это антиквариат? — лицо Шульца выразило скорее разочарование, чем интерес. — Обычный золотой слиток, каких много. Прусский государственный монетный двор. Тридцать восьмой год. Не думаю, что вы выручите за это намного больше номинальной цены по весу. Мы, к примеру, могли бы дать вам только небольшую премию ввиду… гм… несколько сомнительной исторической ценности.
— Премию? — с энтузиазмом переспросил Берл. — Это сколько же?
Шульц немного помялся: — Ну, скажем, десять тысяч долларов…
Бумажный листок слегка подрагивал в его руке. На запястье заведующего отделом золота и нумизматики виднелась бледная татуировка, четыре латинские буквы: ERST.
— Ничего себе! — презрительно фыркнул Берл, забирая назад фотографию. — Всего десять тысяч премии за нацистское золото! Да вы с ума сошли!
Шульц сдержанно улыбнулся.
— Не горячитесь, молодой человек, — мягко сказал он. — Видите ли, нацистское золото сейчас лежит в банках всего мира, особенно, в банках так называемых победителей. Контрибуции, репарации, конфискации… Для них ваш слиток не представляет вообще никакого интереса. Я даю вам эти дополнительные пять процентов от рыночной стоимости исключительно потому, что в нашем банке таких экспонатов не имеется.
Берл недоверчиво покачал головой:
— Да ладно вам рассказывать! Газеты полны рассказов о нацистском золоте в ваших подвалах.
— Глупости! — презрительно поморщился Шульц. — Меньше всего следует верить газетам. Газеты, молодой человек, пишут сообразно конъюнктуре. Иногда они лгут, иногда не лгут, но и то, и другое происходит по чистой случайности. В нашей же истории правда заключается в том, что Швейцария во время войны была нейтральной страной, и этот момент был выгоден всем — и Гитлеру, и союзникам, и прочим нейтралам. Мировая торговля продолжалась, а поскольку она не могла вестись напрямую, требовались посредники. Думаете, американские компании не торговали с немцами в самый разгар военных действий? Еще как торговали! А чем, по-вашему, Германия могла им платить? Рейхсмарками? Нет ведь, правда? Долларами, фунтами? Это — да, но вот где их было взять, эти доллары с фунтами? Тут-то мы и приходили на помощь обеим сторонам. Швейцарские банки продавали немцам швейцарские франки, только и всего. Продавали за золото. Поэтому к 45-му году в наших подвалах действительно скопилось какое-то количество слитков, подобных вашему. Что тут такого преступного? Но это, к сожалению, не конец истории. Конец заключается в том, что по окончании войны нас же и обвинили. И кто бы, вы думали, это сделал? — Та же Америка, корпорации которой наживались на сделках с нацистами! Мы вынуждены были принять эту вопиющую несправедливость, господин… ээ-э-э…
— Доктор Липс.
— …извините… доктор Липс. По Вашингтонскому соглашению 46-го года швейцарские банки выплатили 58 миллионов долларов золотом в качестве так называемого добровольного вклада на восстановление Европы. По нынешним ценам это составляет почти полмиллиарда. Нас просто ограбили, молодой человек. Так что ищите нацистское золото в банках Нью-Йорка и Лондона, Парижа и Брюсселя. В подвалах Юнион-Банка его нет.
Шульц взглянул на часы и встал, заканчивая аудиенцию. Берл пожал протянутую руку.
— Вот уж не думал увидеть татуировку на руке цюрихского банкира, — сказал он, подмигивая, в отчаянной попытке еще немного продлить разговор. — Грешки молодости, признайтесь? ERST… аббревиатура какой-нибудь студенческой корпорации?
Банкир улыбнулся. Он выглядел абсолютно непробиваемым, как надежный швейцарский сейф. — Война, молодой человек, война… — Шульц снова посмотрел на часы. — Я, видите ли, сирота. Немец. Отец убит на фронте. Мать погибла во время варварских русских бомбежек. Видимо, бедняжка предчувствовала свою судьбу и пометила таким образом мое запястье — чтобы знали имя, если с ней что-нибудь случится. Хотела, наверное, написать «Эрнст», но уж больно мала ручка у новорожденного младенца… По надписи меня и опознали, когда вытащили из-под развалин. А потом — детский дом, приемные родители… В общем, печальная история, господин Липс. Липс… Липс… звучит как-то знакомо…
Берл ждал, надеясь, что имя покойного брюссельского чиновника вызовет у Шульца какие-нибудь полезные ассоциации.
— Что-то из области философии?.. — банкир пощелкал пальцами. — Нет, не припоминаю. Извините, доктор, мне и в самом деле нужно уходить. Я и так уделил вам массу времени на абсолютно бесплатную консультацию. Думаю, вы теперь не вправе обвинять Юнион-Банк в недостаточном внимании к своим клиентам.
Он ждал, стоя у открытой двери. Берл поклонился и вышел. Старушенция под лестницей, безошибочно определив его разочарование, торжествующе качнула беленькой метелкой и радостно улыбнулась.
— Бабки-ежки долго не живут, — мстительно прошипел Берл по-русски, проходя мимо.
Вредная старуха хихикнула. — Я прекрасно вас поняла, господин Липс, — прокричала она ему в спину. — Сейчас у нас много русских клиентов. Я тоже желаю вам долгих лет жизни!
Берл вышел на Банхофштрассе и остановился. Куда теперь? Он пожал плечами и двинулся в сторону реки, чуть не сбив первым же шагом случайную велосипедистку. Давно ему не приходилось пребывать в подобной растерянности. А собственно говоря, почему? На что он рассчитывал, сунув наугад руку в огромный стог сена? Что она сразу же наткнется на иголку? Липс собирался звонить кому-то в Цюрих, в Юнион-Банк. Этим кем-то мог быть кто угодно, начиная с привратника и кончая председателем совета директоров. Кроме того, нельзя исключать и другую возможность: Липс просто обвел его вокруг пальца, назвал первые попавшиеся координаты, а на самом деле источник находится где-то совсем в другом месте, может быть, даже и не в Швейцарии вовсе… Черт!
Берл шел по аккуратным улицам, не разбирая дороги и не глядя по сторонам, погруженный в невеселую процедуру тщательнейшего, детальнейшего разбора последних дней. А вдруг отыщется что-то, какая-нибудь мелкая подсказочка, прежде не замеченная подробность, тоненький лучик, путеводная звездочка, крошки на дороге в логово Людоеда? Он садился на парковые скамейки, входил в бары, рассеянно изучал ресторанные меню, стоял перед газетными киосками, тупо уставившись в цветные глянцевые обложки с голыми красавицами. И — ничего. Нет, помнил-то он все, до мельчайшей черточки, до последнего сказанного слова, до каждой случайной ужимки или гримасы собеседника. Но в этом бесконечном море не находилось ничего, что могло бы теперь помочь ему в его поисках. Более того, в какой-то момент Берла начало преследовать чувство, что за время своих бесцельных скитаний по городу он скорее что-то потерял, нежели приобрел.
