В последние годы Колька работал ночным охранником на большой автомобильной стоянке в Вышеграде. Ночами он подобно псу сидел возле своей сторожевой будки, и щурился на луну, будто собираясь завыть. Луна появлялась со стороны России, крупная и желтая, как жирный карась, и медленно плыла вверх, белея и уменьшаясь. Колька задумчиво курил, прихлебывая крепкий кофе, и представлял себе встречу с Нею. Его фантазии могли начинаться самым невероятным образом, как кассета с кинобоевиком, запущенная с произвольного места, — например, с автомобильной погони, с ожесточенной перестрелки или с подводной схватки, но заканчивались они всегда одинаково: Гелька, с ленивой улыбкой на лице, идет навстречу, покачивая при этом бедрами с особым, только им двоим известным, смыслом.
Она шла долго-долго, через все небо, пятнистое от звезд, и луна сопровождала ее почетным эскортом, шевеля белыми плавниками, а Колька сидел, смотрел на свою любимую, и душа его радовалась. Потом светлело, и Гелька исчезала, растворяясь в небесном утреннем молоке — до завтрашней ночи. Сдав смену, Колька пешком отправлялся домой, в небольшой сарайчик недалеко от стоянки, выпивал припасенные с вечера полбутылки и ложился спать, твердо зная, что во сне Гелька обязательно вернется, хотя и без луны. Просыпался он уже в сумерках, приносил из соседней лавки продукты, включая новую бутылку, и готовил, как мог, особо не заботясь о разнообразии.
Так они и проходили, колькины тихие дни и мирные ночи, до краев заполненные дорогим его сердцу существом. Он, собственно, жил в воображаемом мире, редко пересекаясь с реальностью и не общаясь ни с кем, если не считать сонной продавщицы из магазина, дневного сменщика и начальника, раз в месяц привозившего ему зарплату в конвертике. Если бы не Саша, Колька, наверное, даже разучился бы разговаривать. В будке был телефон; Саша время от времени позванивал туда из разных концов света: из Лондона и Белграда, из Нью-Йорка и Москвы, и это заставляло Кольку вспоминать, что на свете существует еще что-то, кроме автостоянки, сарайчика, магазина и звездного неба, заполненного, как поле цветами, покачивающимися гелькиными бедрами.
Разговаривали они обычно недолго, то есть говорил в основном Саша, а Колька слушал, поддакивал и, в ответ на настойчивые расспросы, неохотно рассказывал о своем житье-бытье, постоянном, как железнодорожное расписание, после чего, повесив наконец трубку, облегченно вздыхал. Так продолжалось до тех пор, пока Сашу не нашла Энджи. Нашла?.. Наскочила, налетела, как мчащийся без всякого расписания, взбесившийся поезд, сбила с ног, смяла, зацепила и поволокла за собой по мелькающим шпалам в страну взорванных мостов, в неизвестную и неизбежную пропасть.
Такой уж он получился человек, Саша, ничего не поделаешь. С малых лет ходил по жизни, держась за чью-нибудь руку. Тут ведь как — каждому свое. Один так уже из люльки норовит вывалиться да и ползти себе без конца, вперед и вперед, куда глядят любопытные, жадные до новизны глазенки. Поди удержи такого… А другой, напротив, живет, раскрыв рот, в неподвижном потрясении от чудес и неожиданностей огромного мира; этому и ползти-то никуда не надо: хоть до старости мог бы пролежать на спине, разглядывая висящую над ним трехцветную погремушку, и не надоела бы она ему до самой смерти. Вот и Саша так же — никуда не двигался без направляющей вожжи. Потеряв очередного вожатого, он просто останавливался и, растерянно озираясь, ждал, когда и кто его подберет. И всегда кто-нибудь находился — мать, отец, школьные приятели, главред, Вика… А теперь вот Энджи.
Правда, всем предыдущим сашиным поводырям до Энджи было как до неба. В ней клокотала бешеная энергия, способная захлестнуть и утащить за собой кого угодно. Саше недолго пришлось гадать, куда именно катит этот неистовый вал. Его новая подруга была одержима идеей мести, мести любой ценой. За что, почему — в детали Сашу не больно-то посвящали. В самом первом разговоре на эту тему, сразу же после проведенной вместе ночи, Энджи сказала, что вся ее семья тоже погибла от снайперского огня. Более в подробности прошлого она не вдавалась, а немедленно перешла к плану будущих действий. К тому времени их знакомство длилось еще менее суток, но Энджи явно не собиралась терять ни минуты. При этом не вызывало никаких сомнений, что стоило Саше сказать «нет» или хотя бы немного заколебаться, и он тут же вылетел бы, причем навсегда и без следа, из ее постели, ее квартиры и ее жизни.
Но подобная глупость даже не приходила ему в голову. Он лишь завороженно кивал, облокотившись на подушки и глядя с восторгом обреченного кролика в черный морок ее огромных зрачков, будто освещенных изнутри странным тусклым огнем. Правда, кивал он больше не словам, которые она произносила, а всему ее облику, тому, как она сидела напротив него на постели, скрестив ноги по-турецки, разбросав по плечам волнистые черные волосы и уперев локти в длинные упругие бедра, тому, как она двигалась, дышала, смотрела, прикуривала сигарету, придавливала окурок. Он был заранее согласен на все, лишь бы это чудо продолжалось.
— Ну что ты киваешь? — говорила она с досадой. — Я тебе только что объяснила, что знаю, кто убил твоих родителей, и мою семью, и еще многих, а ты все киваешь, как китайский болванчик. Спроси хотя бы для приличия, кто они?
— Кто они?.. — послушно спрашивал Саша.
— Жаворонки… — шептала Энджи, наклоняясь вперед, и Сашино сердце вздрагивало при виде ее грудей в глубоком вырезе сорочки. — Мусульманские снайперы, мафия, люди Карамустафича. И я знаю, где у них гнездо. Мы должны их уничтожить, понял? И мы их уничтожим — вместе.
— Вместе… — с готовностью повторял Саша.
Этот тусклый огонек в глубине энджиных зрачков… Где-то он уже видел такой же… Но где? А, ну да, конечно же! — Колька. Когда-то у Кольки так же подрагивало, металось в глазах дальнее неяркое пламя. Это признак одержимости — не иначе. Вот Колька, к примеру, в последнее время остепенился, уже несколько лет работает на одном и том же месте, забросил свои нелепые сумасшедшие мечты — ну и соответственно огонек тоже исчез. А все почему? Да потому что он, Саша, повел себя по-умному. Не спорил, не возражал, делал все, что Колька просил, всю Боснию добросовестно перерыл, гниду-Рашида разыскивая. Ну а то, что это ни к чему не привело, тут уж никто не виноват, ни Саша, ни Колька — судьба разве что. А уж если судьба, то ничего не попишешь. Против нее не попрешь, против судьбы-то. И это понимают все, даже самые одержимые. Вот и все лечение.
Так думал Саша, послушно кивая в ответ на безумные энджины планы. Главное — не спорить, не возражать, дать времени и судьбе сделать свою работу. Колька вылечился, и Энджи тоже поправится… А пока — терпение… терпение и послушание.
— Сначала надо собрать оружие, — говорила Энджи. — Нам ведь понадобится много оружия, правда?
— Правда, — соглашался Саша. — Ты не волнуйся, я соберу. В Боснии это нетрудно. Только вот что, Энджи… Вояки из нас с тобой не бог весть какие. А эти сволочи, как-никак, профессионалы…
— Да… — задумывалась она. — Ты прав. Надо найти кого-нибудь покруче. Какого-нибудь джеймса бонда.
— А еще лучше — двух… — подсказывал он. — Чтобы были две пары. Тогда уж точно справимся.
