— Он ведь поступил в Первый Медицинский?
— Ну да! Странно, что ты помнишь… Да, он хотел стать хирургом, ему очень нравилось учиться. А история… просто у нас всегда было много книжек на эту тему, вот он и втянулся. Я не видела в этом ничего плохого. Я вообще мало что видела… а, может, и нечего было видеть? Клянусь вам, он был совершенно здоров, никаких признаков… Возможно, я ничего не заметила оттого, что последний период его болезни пришелся как раз на месяц, когда умерла от рака крови моя мама. После похорон мы разбирали ее бумаги и наткнулись на эти фотографиии. Володя спросил, что это, я объяснила.
— Тогда я уже знала содержание. Прочла сама и никому не рассказала, даже матери. Не потому, что полагала это каким-то ужасным секретом, а просто… сама не знаю почему. Честно говоря, тут все было на инстинктах. Инстинктивно не рассказала, инстинктивно не думала, инстинктивно предпочла забыть, выкинуть все из памяти. И Володе рассказала тоже инстинктивно, хотя могла бы просто махнуть рукой и отложить в сторону. Будто кто за язык потянул… а кто и зачем — не знаю… Он выслушал и ужасно загорелся. Он сделал мне выговор. Он сказал, что я не понимаю огромного значения этого текста, что это настоящая революция и еще много всего такого. Он сильно раскраснелся от волнения, и тут я впервые подумала, что в последнее время он бледен и выглядит усталым.
— Он спросил, можно ли взять эти снимки, чтобы показать их кое-кому. Я тут же согласилась, даже не поинтересовавшись, кто они, эти «кое-кто»… Разговор происходил вечером, а утром его начало рвать, жуткая слабость, и в глазах эта тень… господи… нет-нет, Сева, ничего, все в порядке. В Песочной сказали, что случай сильно запущенный, и что надежды нет никакой. Он сгорел в две недели, быстрее, чем поминальная свечка, которую я зажгла после похорон матери. Несколько месяцев я прожила, как в беспамятстве. Ходила на работу, разговаривала и даже ела и спала, но сама при этом как бы не присутствовала. А потом как-то мало-помалу проснулась… все-таки люди исключительно живучие существа. Только это нас и спасает. Проснулась и в одно прекрасное утро отважилась подойти к володькину секретеру — просто чтобы смахнуть накопившуюся за эти месяцы пыль. И увидела эти снимки, они так и лежали там с того вечера, приготовленные для показа «кое-кому».
— И вот тут-то, дорогие мои, я и поняла что к чему. Это понимание пришло сразу, без доказательств и обоснований, в готовом и законченном виде. Проклятый свиток сгубил всех моих близких… вернее, всех моих близких мужчин: отца, мужа, сына — всех. Со стороны это могло показаться просто совпадением. Разве мало людей погибло в конце тридцатых?.. в начале пятидесятых? Да и лейкемия не сжигает людей за две недели, даже молодых. Но я-то знала точно, что связь была. Просто знала. Вы, наверное, спросите, почему я сразу не сожгла фотографии?
Ханна шмыгнула носом. Лицо ее было мокро от слез.
— Нет, не спросим, Нина Яковлевна. Мы и сами не сожгли свою копию по той же причине: действие необратимое, и нет никакой уверенности в том, что оно поможет.
— Вот-вот.
За окном начало смеркаться. Сильный ветер гнул к земле чахлые голые деревца. Январский питерский день умирал, не успев родиться. Нина Яковлевна встала из-за стола включить свет.
— Интересно, сколько их еще, бродит по свету, этих медных копий, — пробормотал Сева.
— Медных копий? — удивленно переспросила Нина Яковлевна. — Но почему ты решил, что они вообще существуют?
— Как это? Разве найденный Фирковичем свиток не является копией нашего? Или наоборот?
— Конечно, нет, Севушка! Это вовсе не копии. Это один и тот же свиток. У вас — начало и большая его часть. У меня — окончание. Последняя четверть или чуть меньше того… Посмотрите, — она вернулась к столу и к фотографиям. — Вот тут очень хорошо видно. Кто-то оторвал последнюю часть документа, по месту склепки… видите?.. тут и тут… Но главное, главное: склепка пришлась прямо на середину предложения. Моя копия продолжает предложение, которое обрывается в вашей. Ханна, вы можете сами убедиться.
Ханна покачала головой.
— Не могу. Я плохо знакома с палеоивритом.
— Как все-таки это странно… — задумчиво сказала Нина Яковлевна, складывая в одну тоненькую стопку листки кумранской копии и свои фотографии. — Смотрите, свиток наконец-то цел. Впервые за две тысячи лет… для него это должно быть большим событием.
Сева посмотрел на часы.
— Боюсь, что сегодня мы уже не успеем к Школьнику, даже если тетя Ниночка уговорит его принять нас.
— Принять вас? — отозвалась тетка Нина. — Севушка, ты меня беспокоишь: одно неправильное предположение за другим. Я не собираюсь просить его об этом. Я поеду к нему сама. Так надежнее. И безопаснее для тебя.
— А для вас?
Она засмеялась:
— Ты же видишь: это проклятие действует только на особ мужского пола. Нет-нет, даже не спорьте. Мне Школьник не откажет, можете не сомневаться. Вы тут посидите, а я пока позвоню.
Нина Яковлевна вышла в соседнюю комнату.
— Ты смотри, как ветер разыгрался, — сказал Сева, подходя к окну. — Сумасшествие какое-то. Нельзя ее так отпускать. Поедем вместе.
— Нет, — глухо проговорила Ханна, прижимаясь сзади к его спине. — Никуда ты не поедешь. Она уже не уберегла своих троих. Тебя я ей не отдам.
Сева принужденно засмеялся.
— Что за глупости, Ханна. Ну послушай, что ты несешь. «Ей не отдам»! Она, между прочим, моя родная тетка. И потом, не отпускать же пожилую больную женщину одну, да еще в такую непогоду.
— А почему бы и нет? Она ездит на работу три раза в неделю. В общественном транспорте. Мы вызовем ей такси. Это намного легче.
— Ханна…
— Нет.
Он начал увещевать ее мягко, как заупрямившегося ребенка.
— Ханна, милая, ты же будешь со мной, вместе. Ты ведь моя охранная грамота, помнишь? Ну что со мной станется? Обещаю держать тебя за руку, не выпускать…
— Как ты не понимаешь? — простонала она. — Все изменилось. Мы соединили обе части. Теперь уже ни на что нельзя полагаться. Ни на что.
— Ханна права, Севушка, — сказала сзади Нина Яковлевна.
Сева и Ханна обернулись. Хозяйка стояла в дверном проеме.
— Я дозвонилась до кафедры. Сегодня после конференции Школьник проводит семинар на для студентов Восточном факультете. Если ты вызовешь мне такси, то я успею с гарантией. В этом деле лучше не медлить, особенно сейчас.
— Да что вы обе заладили?! — нетерпеливо воскликнул Сева. — «Особенно сейчас»… «Теперь уже нельзя»… Что такого нового есть сегодня, чего не было бы вчера?
— Ханночка, — произнесла Нина Яковлевна с оттенком комического ужаса. — Вам и вправду нельзя отпускать его ни на шаг. Он еще совсем ребенок.
— И не подумаю… — серьезно отвечала Ханна. — Дорогой, как здесь заказывают такси по телефону?
