— Вы говорите о бароне Нейгардте? — спросил Иван Дмитриевич.
— Знакомы с ним? Ах да, я и забыл… Представляешь, Ниночка, господин Путилин живет в одном доме с Яковом.
— Сочувствую, — усмехнулась та. — Соседство, прямо скажем, не из приятных.
— Почему, мадам?
— Неужели Шарлотта еще не пыталась выцарапать глаза вашей жене?
— С чего это? Они в добрых отношениях. Мой сын Ванечка гуляет вместе с вашей племянницей.
— Странно…
— Скажите, — обратился Иван Дмитриевич к Куколеву, — среди тех лиц, кого подсылал вам Нейгардт, не было Якова Семеновича?
— В яблочко! — опередив мужа, который раздумывал, отвечать или нет, восхитилась Нина Александровна. — Вы бьете без промаха.
— Не в этом ли, Семен Семенович, причина вашей размолвки с братом?
— Да, — нехотя кивнул Куколев. — Но я продолжаю. Итак, сидя здесь, в моем кабинете, Нейгардт предложил мне взятку. С тем, разумеется, чтобы я оставил его в покое. Сумма была внушительная.
— Семьсот рублей, — не без гордости уточнила Нина Александровна. — Представляете? И мой муж отказался.
— Я живу на жалованье, — сказал Куколев, — но совестью не торгую. Так и было отвечено этому мерзавцу с баронским титулом. Он ушел…
— Несолоно хлебавши, — опять вмешалась Нина Александровна.
— Ушел, а спустя несколько дней появился у меня снова. Причем на этот раз не просил, а угрожал. Я стоял твердо, и ему пришлось уйти с тем же результатом. Вот теперь мы и подошли к самому главному. После его первого визита я обнаружил этот жетончик, после второго едва не погибла моя дочь.
— Коробочка с запонками тоже хранилась у вас в кабинете? — спросил Иван Дмитриевич, выдержав приличествующую случаю паузу.
— Вы сидите как раз рядом с секретером, где лежат кое-какие мои парадные регалии. Запонки в том числе.
— А во время этих своих визитов Нейгардт имел возможность забраться к вам в секретер? Подсыпать яд в вино?
— В том-то и дело! В первый раз я выходил посоветоваться с женой, во второй — позвать на помощь лакея, ибо по доброй воле этот негодяй уходить не желал. В обоих случаях на несколько минут он оставался в кабинете один.
— Допускаю, — согласился Иван Дмитриевич, — Нейгардт хотел вас отравить. Но зачем ему понадобилось подбрасывать вам жетончик?
— Это было своего рода предупреждение о грозящей расправе.
— И вы поняли его смысл?
— Позднее — да, понял.
— Что же, по-вашему, означают эти звезды? Надпись?
— Семь звезд, — сказал Куколев, — семьсот рублей, которые предлагал мне Нейгардт в качестве взятки.
— А врата? Какие врата они должны были открыть?
— Тут возможно двойное толкование. Символическое и, так сказать, житейское. Во-первых, врата крепости моей души. Во-вторых, ворота одного дома. Старый барский дом, не чета нашей нищенской дачке. Мы с Ниной Александровной мечтали тогда его купить, но не могли собрать денег.
— И вы считаете, что Нейгардт знал об этой вашей мечте?
— Наверняка Яков ему рассказал. Большая Медведица появилась не случайно!
— При чем тут она?
— А при том, — невесело улыбнулся Куколев, — что село, где стоит облюбованный нами дом, называется Медведково.
— При таком истолковании это знак не смерти, а соблазна, — рассудил Иван Дмитриевич.
— С лицевой стороны — именно так. Вы правы. А с оборотной? Что там изображено?
— Как что? — Иван Дмитриевич недоуменно повертел в пальцах жетончик. — Ничего.
— Вернее сказать — ничто. Пустота. А что есть пустота? То-то и оно, уважаемый! Мне предлагался выбор: или открыть врата моей души и впустить туда дьявола, за что передо мной откроются ворота дома в селе Медведково, или… Или умереть.
Помолчали, затем Иван Дмитриевич спросил:
— Вы обращались в полицию?
— Имел глупость. Нетрудно было предвидеть, что это бесполезно.
— Не помните, кому поручили дело?
— Вашему коллеге по фамилии Шитковский. Буквально через два дня он заявил мне, что все случившееся — плод моей фантазии. Я его не виню. Нейгардт — страшный человек. И могущественный! Не позавидуешь тому, кто встанет у него на дороге. В конце концов я сам поступил точно так же, как этот Шитковский.
— То есть?
— Мы с Ниной Александровной собрали семейный совет и порешили капитулировать. Слаб человек! Я передал все документы тому чиновнику, на которого мне указывали доброжелатели барона, и тот положил их под сукно.
— Фамилию чиновника не скажете?
— Нет. И не советую вам пытаться ее узнать.
Иван Дмитриевич кинул жетончик в карман, поднялся.
— Что ж…
— Погодите, — остановил его Куколев. — Мы с Ниной Александровной хотим знать, почему с этой штуковиной вы пришли к нам? Неужели в полиции настолько осмелели, что решили заняться бароном Нейгардтом?
— Бароном я займусь позже. А сейчас должен вам сообщить, что такую же штучку получил недавно еще один человек…
— Кто?
— Ваш брат… И он теперь мертв.
Когда спустя полчаса Иван Дмитриевич выходил из кабинета, послышался быстрый шелест платья, он увидел одну из куколевских дочерей. Она застыла в принужденной позе, с книжкой в руках, которую держала вверх ногами. Секунда промедления — и ей сошлось бы дверью по лбу. Милая барышня подслушивала до конца, чтобы не упустить ни слова, но все-таки успела, козочка, отскочить вовремя. Иначе не миновать бы ей классической шишки, позорного клейма шпионки, на девичьем челе.
Иван Дмитриевич отметил, что под дверью отиралась та из двух сестричек, что посветлее, мастью и глазками в мать.
— Лизочка, — обратился к ней Куколев, — ступай позови сюда Катю. Мы с мамой должны вам кое-что сказать.
3
На службе Иван Дмитриевич думал застать Шитковского, чтобы расспросить его об истории с Нейгардтом и этим треклятым жетоном, но не застал. Зато Гайпель был на месте. Он сидел за столом и с умным видом что-то выписывал из лежавшей перед ним книги. Закрыв ее, а затем отогнув обложку, Иван Дмитриевич прочел имя автора— аббат Бонвиль— и заглавие: «Иезуиты, изгнанные из рядов масонства, и их кинжал, сломанный масонами». Перевод с французского, издано в позапрошлом году, отпечатано в типографии Жернакова.
— Вижу, вижу, — усмехнулся он, — сегодня ты делом занят. А вчера чем занимался? Я тебя просил проконтролировать Крамера, чтобы он узнал про эту отраву. Ты проконтролировал?
