– В вас скрываются удивительные вещи, – сказала Хелен и удовлетворенно вздохнула. – Это только начало. Так кто же эта рыжеволосая красавица?
– Ее зовут Сибила Вейн.
– Я никогда о ней не слышала, – ответила она.
– Боюсь, и не услышите. Она посредственная актриса. Слишком посредственная даже для того, чтобы назвать ее игру ужасной. Впрочем, она вполне соответствует отвратительной режиссуре спектаклей, в которых играет.
Хелен засмеялась, услышав в словах Дориана отзвуки собственных рассуждений. Как любая заразная болезнь, ее образ мыслей легко передавался собеседнику.
– Дорогой мой, – начала она. – Только взгляните на нее – такая безвкусица уже свидетельствует о посредственности. Она просто объект вожделения. Таким, как она, абсолютно нечего сказать, но они говорят это с очаровательной улыбкой.
Дориан задумался над словами Хелен. Он представил себе Розмари – ее глаза, голубые, напоминающие цвет неба, застенчивую улыбку и каштановые волосы, обрамляющие округлое лицо с нежной кожей. Безупречной грацией и испуганным взглядом она напоминала молодую лань. Ее шея была изогнута, как стебель лилии, а прохладные, цвета слоновой кости пальцы были такими нежными и так старательно учились доставлять ему наслаждение.
– Есть красивые женщины, наделенные талантом, – произнес он, возвращая Хелен бинокль. – Неужели вы считаете меня таким же поверхностным?
– Нет, я считаю вас умудренным юношей. Дорогой Дориан, я стараюсь для вашего же удовольствия. Но, кажется, вы намерены завести долгую беседу с каждой из этих прекрасных газелей. В Лондоне есть всего несколько женщин, способных поддержать разговор, и вы разговариваете сейчас с одной из них.
– А как же Розмари? – спросил он. – Относите ли вы ее к этому меньшинству?
– Розмари очень талантлива. Она прекрасно управляется с кистью. Но все, что в ней есть привлекательного, она отдает живописи. В конце концов, у нее остаются только предрассудки, принципы и жалкий здравый смысл. Приятными собеседниками могут быть только второсортные художники. Хороший художник живет только своими произведениями и, следовательно, абсолютно неинтересен как личность. Великие поэты, действительно великие, – самые заурядные люди в мире. Но плохие поэты – очаровательны. Чем хуже их стихи – тем они привлекательнее. Я не могу устоять, если слышу, что кто-то недавно выпустил книгу посредственных сонетов. Эти люди переносят в жизнь поэзию, которую не могут передать в своих произведениях. Другие, напротив, воплощают в стихах то, что им не дано пережить. И Розмари – не исключение. Взгляни только на портрет, написанный ею! Все свои несбыточные желания она перенесла на холст.
Дориан покачал головой. Ему было тяжело слышать, когда о Розмари говорили в таком тоне. Он никогда раньше не чувствовал желания заступиться за кого-то, даже если этот человек заинтересовал его. Он вспоминал ее нежный голос, как она кричала под ним, как корчилась, почти теряя сознание, чувствуя, что он впивается ртом между ее бедер. Он знал, каковы были на вкус ее желания – воплощенные на холсте, а тогда струящиеся по его губам и подбородку. Хелен даже не могла этого представить!
– Розмари не просто художник, она еще и личность. И вы всегда говорили мне, что время движется вперед благодаря личностям, а не принципам.
– Да, звучит похоже на то, что я обычно говорю, – сказала она рассеянно, пытаясь что-то отыскать в ридикюле. Наконец она достала туго набитую сигарету. – Ты трахнул ее, так ведь?
Дориан открыл рот от удивления. Хорошо, это всего лишь ее догадка.
– Ах, какой скандал, – насмешливо произнесла Хелен и со свистом затянулась. Ее окутал ароматный опиумный дым. – Тебе необходима сигарета, – продолжала она. – Курение – идеальная разновидность совершенного удовольствия, оставляющего желание попробовать еще раз.
Она протянула ему портсигар.
– Как ты узнала? – спросил он.
– Ты еще не научился хранить секреты.
– Я никому не говорил. – Дориан нахмурился.
Хелен ухмыльнулась и прижала палец к его губам, затем ко лбу.
– Я прочитала это в твоих глазах, – сказала она.
Дориан был ошеломлен. Хелен снова предложила ему портсигар.
– Твои сигареты опасны, – сказал Дориан, пытаясь сохранить в памяти хоть какую-то часть выступления Сибилы Вейн. – Можно мне такую, в которой был бы табак, а не опиум?
– Прости, но когда я иду в театр, то готовлюсь к тому, что буду страшно скучать. Придется тебе довольствоваться такими. Возьми, вот эта тоньше остальных.
Дориан взял. До знакомства с Хелен курение не доставляло ему никакого удовольствия, но теперь он горячо полюбил это занятие. Вдохнув едкий дым, он почувствовал, что его голову окутывает туман. Все ощущения как будто смазались, привкус опиума превратил все впечатления в одну вязкую массу.
– Расскажи лучше про актрису, – сказала Хелен, не скрывая, что слышать такие лестные отзывы о Розмари ей было неприятно. – Это того стоило? Ты хотел бы попробовать еще раз?
– Я так и не попробовал ее, – ответил Дориан, и легкое раздражение немного рассеяло туман. – После спектакля несколько молодых бездельников увели меня за собой, и в конце концов я был так сбит с толку опиумом, что, когда добрался до ее уборной, она уже ушла.
– Хм, – произнесла Хелен задумчиво. – Эта девушка возбудила во мне какое-то любопытство. Она красива.
Дориан вынужден был признать – она была очаровательна. Слабый румянец окрасил ее щеки, когда она увидела зал, наполненный оживленной публикой. Она отступила на несколько шагов, и губы ее задрожали.
Сцена представляла собой зал во дворце Капулетти, и Ромео в одежде пилигрима вошел в сопровождении Меркуцио. Послышалась музыка, и начался бал. В толпе нескладных, наряженных в убогие костюмы актеров Сибила Вейн двигалась, как ангел, спустившийся с небес. Ее тело раскачивалось в такт музыке, как стебель цветка, колышущегося под водой.
– Да, она очень красива, – проговорила Хелен.
Дориан промычал что-то в ответ и кивнул. Преодолевая легкое головокружение, он пытался думать о том, что хотел с ней сделать, но мысли, которым удавалось пробиться к его сознанию сквозь туман, были только о Розмари. А что, если она больше никогда не захочет его видеть, разговаривать с ним? Что он будет делать в таком случае? Для начала он повесит портрет над камином, как она хотела. Прекрасное место для картины. Почему он упрямился? Он страдал от похмелья в тот день и еще не до конца отошел от всех веществ, которые принимал в прошлый вечер, когда она появилась у него в доме, растрепанная, как будто сбежала из сумасшедшего дома. Но она была так красива и подарила ему новые ощущения, которых он раньше никогда не испытывал.
Сибила Вейн танцевала гораздо лучше, чем играла. Она была удивительно апатична на сцене. В ее глазах не отражалось ни тени радости, когда она смотрела на Ромео. Ее скованность была невыносимой и становилась чем дальше, тем заметнее. Жесты были искусственными, а интонации наигранными. Зато она играла не намного хуже других актеров. Пьеса была полным провалом и, казалось, тянулась бесконечно долго. Сосредоточиться на вымученных сценах было выше его сил, и Дориан закурил еще одну сигарету, на этот раз потолще.
