На протяжении двух недель, под тайное ликование гуляющей
кошки Ромы шла возбужденная переписка с Козловым по поводу того, кто первыми —
мы или Посольство — должны войти в Царствие Небесное под звуки оратории
Генделя.
Наконец, взбешенная всей этой возней, я удачно ворвалась к
Клаве, и пока он, брезгливо морщась, ел жидкое картофельное пюре из столовой
«Метростроя», — настучала на Посольство, причем красок не пожалела.
До каких пор, говорила я, нас будут щелкать по макушке, до
каких пор мы будем отдавать им честь на каждом углу, до каких пор ты, Клавдий,
обязан отчитываться перед старым ослом, не имеющим никакого касательства… —
словом, накрутила его за милую душу. Давно я так славно не трудилась.
— Ладно! — тяжело сказал Клава, облизнул оловянную
ложку «Метростроя» и перешел на русский: — Они делают мне война? Я тоже буду
делать им война! Я лучше делаю война, чем мир…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Главный — по версии Щадящего иудаизма — раввин России
Мордехай Гармидер, по сути дела был попом-расстригой. Получив хорошее
традиционное образование в одной из бруклинских ешив, он быстро сориентировался
и переметнулся в стан чисто выбритых, элегантно одетых и не берущих в голову
вековечный еврейский бунт щадистов… И достиг таких выдающихся успехов в деле
мягких объятий и ненавязчивых молитв на одной ноге, что организация отправила
его завоевывать Москву, тем более что родным его языком был русский… Однако на
Москве (смотри выше) — сидели два других Главных раввина, стерегущих все,
переданные нам в вечное пользование, законы и установления… И несмотря на
легкий нрав и дружественный настрой во все стороны, Мотя оказался раввином без
синагоги…
Однако он не унывал. Щадисты снимали большую квартиру в
Безбожном переулке, в одном из старых особняков в стиле модерн, и, как
остальные сто восемьдесят шесть организаций, вели жизнь трудовую, праздничную,
учебную и боевую… Причем, сам-то Мотя был человеком веселия и кротости
необычайных. Это против него боролись все канонические евреи из других Главных
синагог. Ведь Мотя приоткрывал заветный лаз, через который приглашал пролезть в
тот дивный сад, где на деревьях росли мандаты на восхождение… И несмотря на то,
что официальный религиозный Израиль не признавал щадистов, Мотя все же помогал
пройти гиюр русским женщинам, которым зачем-то гиюр нужно было пройти. Так в
детстве помогаешь подружке пролезть под забором в соседский сад — протягиваешь
руку, вытаскивая наверх, или толкаешь в зад, пропихивая вперед…
Понятно, что ни традиционалисты из Главной синагоги под
управлением Манфреда Колотушкина, ни тем паче ревнители со двора Залмана
Козлоброда не подпускали Мотю к своим миквам
[5]
на пушечный
выстрел. А без миквы с проточной водой, как известно, в деле гиюра далеко не
уедешь. Это все равно, что креститься без купели. Иоанн Креститель в полной
боевой готовности, а Иордан — высох, такое дело…
Но Мотя выкручивался. На то он был и Либерал с большой
буквы, чтобы с честью выходить из трудных положений, в которые загоняли себя
представители ортодоксальных течений и без того сурового иудаизма.
В конце концов, на микве Главной синагоги свет клином не
сошелся.
В среду вечером субтильный Мотя, похожий на прилежного
первокурсника, явился в сауну, уютно и неприметно расположенную на одной из
тихих улиц в Сокольниках. За ним следовали пятеро женщин, желающих осуществить
переход в еврейскую веру. Это были пятеро русских красавиц: рослых, грудастых,
пышущих здоровьем телиц без изъяна. Администратор — пожилая и всяко повидавшая
здесь дама — сильно удивилась, увидев такую диспропорцию.
— Вам на сколько часов номер? — спросила она Мотю,
изумленно-уважительно его оглядывая.
— На час хватит, — сказал он.
— Пива, креветок? Музыки?
— Ничего не потребуется! — сурово отрезал Мотя.
Вся процессия дружно проследовала в номер и, достав
молитвенник, Мотя велел девушкам раздеваться. Догола, — как и положено по
канону. При этом, конечно, он вежливо отвернулся.
Пятеро пышнотелых красавиц, сияя крутой сдобой ослепительных
ягодиц, одна за другой погрузились в бассейн, и сосредоточенный Мотя принялся
за подобающий моменту ритуал. Прошло несколько минут, воздух согрелся и
наполнился парфюмерными ароматами: одна из девушек, Оля, как выяснилось,
принесла с собой импортный гель для ванны (не пропадать же сауне! —
объяснила она), и остальные девушки, одобрительно рассматривая дорогой флакон,
тоже выдавили чуток на ладонь, принялись растирать и вдыхать запах…
— Ну, довольно! — велел томящийся в свитере
Мотя. — Ритуал закончен, поздравляю вас с переходом в веру Авраама, Ицхака
и Яакова… Собирайтесь, девочки, у меня сегодня вечером еще прием у
Козлова-Рамиреса по случаю Хануки…
Но девушки разогрелись, разомлели и не хотели уходить:
почему ж не воспользоваться случаем… Они освоились, стали плескаться, шутливо
обрызгивали Мотю водой.
— Мотя, давай к нам, водичка — класс! — приглашали
они.
Ну что ты будешь с ними делать? Другой бы осерчал, затопал
бы ногами, закричал, — как можно смешивать высокий обряд Веры с помытьем
бренных тел! Но Мотя, повторяем, был человеком добросердечным, легким, веселым.
Либералом с большой буквы. Да пусть их девочки поплещутся, добродушно подумал
он… Обряд закончен, можно и расслабиться…
Жара меж тем стояла в помещении страшенная. Мотя снял
свитер, оставшись в майке, и присел на резную — а ля рюсс — скамью…
Тут Оля принялась брызгать на него из бассейна обеими
мощными ручищами, и в одну минуту, несмотря на Мотины предостерегающие
возгласы, залила брюки Главного раввина так, что пришлось немедленно их стянуть
и повесить на просушку.
И вдруг одна из девиц, выпрыгнув из воды на манер большого
розового тюленя, с визгом навалилась на Мотю, облапила так, что лишь вопль
выдавился из Мотиной души, прижалась горячей душистой грудью и спихнула в
бассейн… Девочки, хоть и перешли минуту назад в иудейскую веру, не так скоро
могли отрешиться от исконно русских банных забав…
И далее пожилая дама-администратор на протяжении получаса
слышала восторженные вопли, женский визг и песни на непонятном языке, которые
распевал бодрый мужской голос. Минут через двадцать в номер затребовали пива и
креветок, попросили «врубить музычки»…
Часа два спустя распаренные, раскудрявленные новые дщери
Сиона чинным гуськом выходили из кабинета. Их сопровождал Главный раввин России
Мордехай Гармидер, во влажных брюках на голое тело. На прием к Рамиресу по
случаю Хануки он уже опоздал. Да па-а-шел этот Козлов куда подальше, весело
думал поддатый Мотя, сжимая в пакетике крепко выжатые свои мокрые трусы…
— Приходите еще! — говорила им вслед совершенно
обескураженная Мотиной мощью, администратор. — У нас и свои девочки есть.
Можем предложить, не разочаруетесь…
