Под брюхом выступающего Клавы сидел Джеки Чаплин, наш
бухгалтер, симпатичный парень родом из Аргентины, с мягкой улыбкой в серых
глазах. При каждом соленом словце шефа он закатывал глаза к потолку и
подмигивал коллегам. Перед ним лежал толстенный гроссбух, в который он вписывал
что-то мелкими цифрами, словно ни на секунду не мог отвлечься от своей работы.
Я вздохнула и медленным панорамным объездом оглядела эту
сумрачную комнату, людей вокруг огромного стола, медлительно аукающихся в
тягостной, растяженной во времени, вялой перекличке…
Баба Нюта через стол втолковывала Яше, что не пустит его на
семейные семинары, проводимые департаментом Языковедения — не даст охмурять
родителей с целью завлечения подростков на образовательные программы в Израиле…
— Почему? — уныло спрашивал Яша, пытаясь
оставаться в рамках вежливого выяснения отношений.
— Потому! — бодро отвечала старуха, дуя на пальцы
со свежеположенным темно-синим лаком. — Чего это я тебе буду делать
подарки? Это моя база данных!
— Но ведь ты скоро уезжаешь! — миролюбиво
спрашивал Яша тоном внука, напоминающего бабуле, что та скоро умрет.
— Никуда я не уезжаю! — отрезала баба Нюта. —
Я вас всех здесь пересижу!
…Клавдий был ужасающе прав: в этой компании — хочешь не
хочешь — мне предстояло вариться три года… Ну что ж, — подумала я в тот первый
раз, — обычные люди, каждый со своими заморочками, конечно, но ведь не
злодеи, не ворюги, не аферисты…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Глава 4. Департамент Фенечек-Тусовок
Как в сказке — в мгновение ока — подписав соответствующие
бумаги, из прохожего гусляра, из купца мимоезжего, из трубадура бродячего я
превратилась в удельного князя с целым штатом дворни. Всеми этими людьми мне
предстояло командовать, вникать в то, что они делают, направлять, поправлять,
казнить или миловать… То есть вести жизнь абсолютно противоречащую моим
привычкам и убеждениям, всему моему нутру.
Еще в Иерусалиме, перед отъездом, мы встретились с моим
предшественником на этой должности, который приехал в последний свой отпуск. Мы
назначили свидание в «Доме Тихо», одном из кафе в центре Иерусалима.
Я нервничала, заглядывала ему в глаза, спрашивала:
— Ты меня введешь в курс дела? Расскажешь все,
объяснишь?
— Да что ты суетишься? — спросил он, поморщившись…
Это был осанистый пожилой господин, все еще красавец, в
прошлом — издатель, книжник, переводчик, то есть, как и я всю жизнь
балансирующий на канате штукарь. И вот, лишь в последние годы повезло ему,
вывезла кривая прямиком в Синдикат: и заработать, и Москву повидать, и себя
показать спустя годы отсутствия в России. Он только вошел в эту жизнь,
обустроился, обвыкся, восстановил старые знакомства, завел новые… Но ударил
колокол, — Синдикат сменил часовых. А он не хотел, не мог с этим смириться!
И потому говорил неохотно, отводил глаза и, вероятно, мечтал о том, чтобы я
провалилась куда-нибудь со своей свежей истовостью.
— Не торопись, не рви удила! Погоди, скоро тебя
затошнит от собственной готовности плясать служебную лезгинку перед каждым кретином…
— Он подозвал официанта, заказал кофе, ореховый торт и велел мне достать ручку
и листок бумаги.
— Во-первых, наш департамент… Это новое образование,
изобретено и введено в действие Иммануэлем, как и все новшества в Синдикате.
Понимаешь, времена, когда народ сюда ехал, отошли в прошлое, евреи вострят лыжи
куда угодно — хоть к людоедам в Новую Гвинею, не говоря уж о Германии или
Канаде… А здесь, ко всему еще, новая войнушка затевается… Словом, Иммануэль… да
знаешь ли ты Иммануэля?
— Говорят, он мой непосредственный начальник? Похож на
поджарого пса с весело закрученным хвостом, да?
— Скорее, на бешеного Полкана, которому семь верст не
крюк… Так вот, Иммануэль прикинул, что надо бы организовать такой департамент,
где бы людей не строили и не орали с порога: «евреи, пакуйте чемоданы!». Думаю,
и к тебе они обратились не случайно, — ты человек публичный, свободный,
трепливый, мелькаешь там-сям… Видишь, другие-то зубрят гранит идеологии на
спецкурсах, потом проходят еще крутой отбор, а после их ждут кулачные бои за
место назначения… Тебе же карету подали к подъезду, пригласили на особых
основаниях, чтоб ты публику тамошнюю обрабатывала культурненько, с умом и
вкусом, невзначай, намеком…
— Что значит — намеком? — спросила я.
— Ну, скажем, устраиваешь ты семинар. И называется он
не в лоб, не грубо: «Восхождение в Страну», — а как-нибудь культурно,
вроде бы ты со своим департаментом имеешь к Синдикату опосредованное отношение…
Евреи в Москве высокомерны и пугливы, как лоси… Они как только чуют, что их хотят
загнать в загоны, тут же взбрыкивают… А ты им — «спокойно, ребята, я — своя, я,
типа, сама отвязный писатель, служу здесь по части фенечек, тусовок, пикников…»
— Каких это пикников?
— Ну, каких… А вот, вывозишь ты их за город, воздухом
подышать…
— Воздухом?! Но это ведь уйма казенных денег!
— Это уйма американских денег. А у тебя бюджет, и если
ты его не потратишь к концу года, в будущем году его сократят… Райкина еще
помнишь, — рояль на овощную базу?
Я ужасно разволновалась.
— Но ведь можно тратить деньги на нужные вещи!
Он ложечкой аккуратно отвалил кусок орехового торта, поддел
его и осторожно понес ко рту. Кусок был слишком велик, подрагивал и грозил
рухнуть на скатерть. Но все же благополучно достиг седых кустов его рта.
— …Нужные? — прожевав и обтерев салфеткой усы,
повторил он. — Какие же это нужные?
— Ну… Не знаю пока…
— Не знаешь… — подтвердил он удовлетворенно. — А
между тем ты — фонд, и немалый. Ты сидишь на мешке с деньгами. А в Москве — чуть
ли не пару сотен еврейских организаций, и каждая в свое время явится с
протянутой рукой.
— И каждой я должна дать?! Сколько?! — меня
охватила паника, как всегда при возникновении темы денег. (Интимная семейная
тайна: я не умею считать.) Он улыбнулся туманно.
— А вот в этом и весь кайф. И даже — острое
наслаждение. Можешь дать, а можешь и не дать… Тут все зависит от отношений, а
отношения штука тонкая… Понесут к тебе проекты, разного рода затеи, которые
тебе и в голову не могли бы прийти от строительства Новой Вавилонской Башни в
Лужниках до проекта космической станции с изучением иврита в космосе… И знаешь,
это даже познавательно, тебе и в профессиональном смысле пригодится —
наблюдения над всеми этими еврейскими Кулибиными… еще и роман какой-нибудь потом
отбацаешь… Ты изумишься — сколько идиотов приходится на одного здравомыслящего
человека!.. Далее: каждый праздник начнется у тебя не с вечерней звезды, а со
звонка Фиры Ватник, знаменитой нашей певицы Эсфирь Диамант — великая доярка,
она каждый год собирает с коровы по имени Синдикат рекордный надой молока.
Затем, обязательно явятся гуськом Клара Тихонькая с Саввой Белужным, — это
общество «Узник», — и не отвертишься, дашь, дашь на ежегодный
торжественный Вечер Памяти, да еще и прослезишься: тема такая — память шести
миллионов убиенных… Только держи себя в руках и не швырни в нее, в Клару,
чем-нибудь тяжелым… М-да… ну и бесконечные сумасшедшие…
