В одном из последних кабинетов мне посоветовали искать его в
новом здании в Гиват-Шауле. А я, как Эльза Трофимовна, не знала даже, что у них
есть какое-то новое здание. Словно недостаточно армии чиновников тут, на этих
пяти этажах.
— Ну что ты! — закатила глаза знакомая из
департамента Кадровой политики, — здесь-то у нас — так, сторожка в лесу.
Вот там офис помощнее будет…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Выйдя из здания, я вспомнила, что оставила в кабинете у
Иммануэля свою шляпу. Возвращаться не хотелось, я и так потратила много сил на
поддержание в нужном тонусе и эмоциональном градусе мышц своего лица. Будучи и
сам взрывным устройством, Иммануэль не терпел, когда кто-то рядом с ним
пребывал в мало-мальски спокойном состоянии. Беседуя с ним, надо было энергично
жестикулировать, громко хохотать, подмигивать, нетерпеливо постукивать кулаками
по столу, высоко задирать ногу на ногу и проделывать еще множество подобных
штук… Немного быть Кларой Тихонькой. Тогда он верил, что ты отлично понимаешь
ситуацию с Восхождением и прилагаешь все силы, чтобы увеличить темпы работы с восходящими…
Ради шляпы я не в состоянии была проделывать вторично все
эти спортивные упражнения.
Ну и отлично, подумала я, вот и куплю, наконец, знаменитую
черную шляпу у старого барыги…
Он сидел все там же, на своем высоком табурете, как петух на
насесте, читая газету поверх очков и не обращая внимания на прохожих…
— Что пишут? — спросила я, подойдя. Он поднял
голову, внимательно посмотрел на меня.
— Слушай, — проговорил он, — ты куда-то
пропадаешь так надолго! Я уже думал, с тобой что случилось.
— Я пропадаю в России… — сказала я, кивнув подбородком
в сторону серого здания Синдиката через дорогу…
Он понимающе вытянул трубочкой жирные губы, присвистнул…
— Вот оно что… Я как-то не подумал… Ты такая
заковыристая дамочка… А мне всегда казалось — во всяком случае, все их ребята
так выставляются, — что это дело опасное, нет?
— Ну, что там опасного…
— Что ж ты там делаешь?
— Да так, по мелочи, что придется: бывает, с парашютом
прыгнешь, или, вот, погоня за тобой, и ты по крышам вагонов пробежишься… А иногда
кого-нибудь замочить требуется… и ты поджидаешь его в подъезде, в гриме, потом
месяц бороду отцепить не в состоянии…
У него на секунду вытянулось лицо… Потом он понял,
расхохотался:
— Да-да, понимаю… Ты не можешь говорить… Но скажи,
все-таки, Россия — она большая? Как, по размеру?
— Приличная по размеру…
— На сколько больше нас?
— Не морочь мне голову, — сказала я. — Лучше
слезь со своей табуретки и поезжай куда-нибудь в отпуск…
— Не могу, — сказал он. — Кто торговать
будет? Жена такая больная, ты не поверишь — все у нее болит…
И тут глухо и страшно сотрясло весь город, долбануло в
затылок звуковой волной, и разом взвыли в конце улицы несколько машин
«амбуланса», пронесшись мимо нас в сторону Яффо.
— Опять!!! — вскрикнул он. — Сегодня это
второй! Утром они взорвали автобусную станцию в Хадере, ты слышала?!
Зазвонил мой мобильный, я выхватила его из сумки, и голос
дочери прокричал в ухо:
— Мама!!! Где ты, где ты?!
— Я тут, я целая, не волнуйтесь…
— Где ты?! — это уже Борис выхватил у нее трубку…
Я помахала моему шляпнику и, набирая телефон родителей, быстро пошла вниз по
улице…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— У Фани такой ужас, — сказала мама. — Они
уже несколько тысяч выкинули на психолога для девочки…
— …психолога? — рассеянно переспросила я, зная по
опыту, что маму нужно переспрашивать, спорить, уточнять, но не молчать ни в
коем случае.
— Ну да, разве я не рассказывала тебе этот страшный
случай? Они попали в теракт. Фаня с внучкой. Не пострадали. Просто ехали в
своей машине за тем автобусом, который взорвался в центре. Фаня водит машину на
старости лет, ты знаешь? Я преклоняюсь перед ней. Правда, знает только два
маршрута — к детям, через Гиват-Зеэв, и на рынок… Эта безголовая местная
полиция, чтоб они были здоровы, дает права любому слепо-глухо-парализованному…
И хорошо, что прокладывают трамвай в Иерусалиме, может быть, многие сумасшедшие
перестанут разъезжать на машинах. Если, конечно, этот трамвай когда-нибудь пустят…
— Так что — Фаня?
— Они не пострадали, но в выбитое взрывом лобовое
стекло их машины влетела рука и упала девочке на колени.
— Рука?!
— Ну, да. Чья-то рука, из автобуса. А так — не
пострадали. Но девочку уже пять месяцев водят по психологам. И эти психологи, я
тебе скажу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл israel
«…вчера утром навещали в „Адассе“ Кирочку. Она попала в этот
последний теракт, в пиццерии „Сбарро“. Но удачно: уже выходила из дверей, когда
внутри рвануло. Пострадала рука, правая, в основном средний палец, он останется
недвижен, и — ожоги на лице. Но это пройдет. Она вся забинтована, постанывает,
но главное не в этом, а в том, что всегда лучезарная, — просто на
удивление! — светлая девушка, совершенно погасла. Боюсь, долго она будет
выкарабкиваться из этого ужаса… В ее палате только легкие, зато в соседней —
очень тяжелые. Когда уже попрощались с Кирочкой и вышли, мы столкнулись с
Марой, она как раз выходила из „тяжелой“ палаты. Мы спустились в буфет и минут
пятнадцать (она мчалась куда-то еще по муниципальным делам) говорили. Мара
по-прежнему член комиссии муниципалитета по безопасности. В ее же обязанности
входит посещение в больницах пострадавших и семей погибших в терактах. Она
очень мрачна, говорит, — самое страшное, что нет воли к сопротивлению.
Боимся слова „возмездие“. Почему-то прежде маленький Израиль всегда вдвойне
отвечал на любое посягательство… Я очень поздно возвращаюсь, говорит она,
дорога пустынна, я смотрю и думаю — Боже, сколько понастроили! Какая, в
сущности, веселая, безалаберная страна была, как в ней хотелось жить, сколько
очарования!..
Одновременно с этим, — говорит, — постоянные банкеты.
Чуть ли не каждый месяц торжественно провозглашают какие-то очередные
евро-азиатские и афро-европейские еврейские конгрессы. Причем зачинают их
где-то «там, у вас» — говорит она. Ловкие люди, вроде этого российского Гройса,
раскручивают какой-нибудь тугой кошель, — хоп! — и очередной
бурято-монгольский еврейский конгресс осчастливливает Израиль. Почему-то свои
центральные пленумы они предпочитают проводить здесь, в отелях на Мертвом море,
или в Кейсарии, или в Герцлии, — какие не снились, друг Горацио, всем
вашим мудрецам… Заседают, провозглашают, пишут куда-то воззвания и петиции… Пир
во время чумы…
