— «И знаешь, за что? — говорит, — за то, что
в отличие от проклятых абхазов, евреи никогда, — тысячелетиями живя на
грузинской земле, — не претендовали на нашу землю».
В этом месте своего рассказа Клава поднял палец и сказал:
— Понятно? Ты будешь жить с ним бок о бок тысячи лет,
его земля век за веком будет заглатывать все новых твоих покойников, а он все
равно уважать тебя будет за то, что ты не претендуешь стать для него своей.
— Нет, это другой случай, у нас гуманитарные связи…
— То есть, он не станет крестить всех нас без разбору?
— Не думаю, — засмеялась я.
— Смотри, ответишь головой, если в один прекрасный день
я проснусь и не обнаружу свой обрезанный…
Тут грохнуло в динамиках (вот Костян! А уверял меня, что все
установлено!), зашуршало-заметелило по залу, потом все стихло, публика
расселась, занавес раздвинулся, открывая Клару Тихонькую, которая, тряся
голубым коком и дико жестикулируя, объясняла что-то бледному Козлову-Рамиресу.
Обнаружив себя на миру, она одернула пиджак, чеканным шагом вышла к микрофону и
привычно пророкотала:
— Прошу всех встать! Вечер Памяти и Скорби, посвященный
жертвам Катастрофы, мы по традиции открываем минутой молчания.
Застучали откидные сиденья, Клава стал высвобождаться из
кресла, опираясь на больную ногу, все умолкло на фоне сухого частого
покашливания… И в наступившей тишине заливисто вознесся голос Моран Коэн под
рокочущий гул тамбурина. Она распевалась, моя птичка, где-то там, в комнате
номер 16…
Клара дернулась, махнула кому-то за кулисами, и пение вскоре
смолкло. Может быть, Рамирес придушил девочку.
Вообще, за кулисами что-то происходило, как будто огромная
кастрюля с таинственным зельем стояла на огне: что-то вскипало, булькало,
всплывали какие-то приглушенные голоса, раза два кто-то вскрикивал, будто
ошпарившись…
— Кого там убивают? — спросил меня Клава. —
Пойди-ка, разберись…
Пригибаясь, я побежала вдоль ряда к боковой двери зала.
Клара как раз предоставляла слово Послу. Воображаю волнение Козлова-Рамиреса…
За кулисами царила воодушевленная ненависть. Клара уже не
разговаривала с Митей, Миша, бухгалтер ОРЕРа, нагрубил всем, заявив, что если
Колотушкин не получит слова немедленно после Посла…
— Да после Посла уже никто ничего не получит! —
мрачно заявил Виктор, зам. по финансам Еврейского Совета, и похоже, это было
правдой.
Посол государства Израиль не знал языка страны, которую
представлял, и не знал языка страны, в которую приехал. Зато по-английски мог
говорить часами. Подчиненные боялись его и не решались показать на циферблат
часов. Остальные не могли до него достучаться, так как, оказавшись в капсуле
родной речи, он закукливался и переставал кого бы то ни было видеть. Как
опытный баскетболист, заполучив мяч, долго не отдает его всевозможными
увертками и трюками, так и Посол, получив слово, уже не выпускал его из рук…
(Помню, в один из первых дней нашего приезда, на посольском
приеме, посвященном Памяти Рабина, некий российский политолог, давний мой
знакомец, говорил доверительно:
— Да, ваш Посол, конечно, — фигура из музея мадам
Тюссо… С другой стороны, хорошо, что он мужчина. Вот до него был Посол —
женщина. Ничего не имею против, — симпатичная женщина, но, — как по
команде, — три первых советника — тоже девки. Да не, вполне нормальные они
были девки, но здесь многие вопросы решаются в сауне. Что мне — сиськи себе
отрастить?!)
В первом ряду длинной цепочкой восседали подопечные Фиры
Будкиной. У них был донельзя довольный вид: они видели все, хотя и были лишены
возможности шипеть впереди сидящим: «Прекратите вертеться! Ничего не видно!
Снимите шляпу или пригните свою голову!»
Вся сцена была перед ними, как на ладони и… на этой сцене
ровным счетом ничего не происходило! Какой-то пенсионер в солидном, хорошо
сшитом костюме, все говорил и говорил не по-русски, все стоял и говорил,
покачиваясь, иногда сморкаясь в хорошо выстиранный и отглаженный платок,
возобновляя монотонную речь… Над залом, как дымок ухи, уже потянулась скука…
Особенно скучал Самуил-рифмач. Он вообще начинал скучать, когда на него слишком
долго не обращали внимания.
Но для начала ему нужно было услышать хоть одно понятное
слово, а там уже все могли не волноваться: Самуил-рифмач мог подобрать рифму
мгновенно, к любому, самому трудному слову.
Наконец, Посол заговорил о ситуации в Израиле. «Ариэль
Шарон…» — услышал Самуил… — «Шарон…»
— Шарон-гандон! — выкрикнул он с места. Зал
оживился… Я схватилась за голову.
Но Посол не понимал по-русски. Возможно, он решил, что
господин в первом ряду поддержал какие-то тезисы его речи… Фира, пригнувшись,
уже пробиралась по цепочке к этому бодрячку… Но не успела… «Вашингтон… —
послышалось в речи Посла. — …Вашингтон…»
— И Вашингтон — гандон! — крикнул Самуил. И тут
Фира настигла его. Надо будет сказать ей, чтобы на следующий вечер с самого
начала вбивала Самуилу кляп в горло.
— Вы видите?! — сказала Клара Козлову, — Вот
он, ваш идиот Посол! Он говорит уже 20 минут. Идите и убейте его!
— Он завершает… — защищался Рамирес. — Я чувствую
по смыслу, он завершает… еще две-три минуты…
— Нет, вы не по смыслу, а по должности, идите и убейте
его!!! — закричала Клара. — Господи, он сорвет мне весь вечер! У меня
и так все наперекосяк, с этой оравой раввинов! Нет, это последний раз я… к этим
сраным спонсорам… к этим сраным раввинам…
Мимо них, худой и страстный, в черной рясе, нервно
прохаживался отец Сергей.
— Будьте любезны, уважаемая… — обратился он к Кларе на
очередном витке, — нельзя ли меня как-то пропустить вперед, у меня в
девять важная встреча с отцом Митрополитом…
— …вас?! — ужаснулась Клара, — вас вперед?
Перед Главными раввинами? Побойтесь Бога!
Дикой жестикуляцией она пыталась привлечь внимание
переводчика, бубнящего за Послом, отчего сдвоенный фон совсем уж непонятного
наречия плыл над залом. Там уже кто-то ходил, кто-то громко переговаривался над
рядами… Посол, как обычно, не слышал и не видел ничего…
Прошло еще десять минут…
— Все!!! — рявкнула багровая Клара, после
очередной безуспешной попытки сигнальными взмахами остановить полнейший обвал
вечера.
Она схватила закулисный микрофон, взметнула своим петушиным
гребнем и прогремела над муторно гудящим залом, поверх утробно гундящих Посла с
переводчиком.
— Слово… пр-р-р-едоставляется…
— Козлоброду!!! — подсказывал Савва со списком в
руке…
— Колотушкину!!! — шипел Митя со своей версией
списка…
— Козлоброду! Согласно очер-р-редности! Тут написано!
— Пр-р-редоставляется… — Митя стал вырывать у Клары из
рук микрофон, та сопротивлялась.
