— Уважаемые господа… На такое святое дело, —
деликатно улыбаясь, проговорил Берл, — мы дадим столько, сколько
понадобится. Безоговорочно! Но с одной оговоркой: вступительное слово должно
быть отдано Главному Раввину России. Он прочтет кадиш по жертвам Катастрофы.
Не было нужды уточнять — какого Главного Раввина России он
имеет в виду.
— Торжественное открытие Вечера должно начаться с
приветственного слова Посла, — вставил Козлов-Рамирес.
— Если дать ему слово, — угрюмо заметил Виктор,
зам. по финансам в Совете, — никто уже ничего больше не скажет…
Его стенографистка строчила, не поднимая головы. Она была
плоской и аккуратной, как дощечка. Я подумала, что при отсутствии бумаги, она
могла бы писать на себе, как до изобретения бумаги писали на глиняных дощечках
в глубокой древности.
Все понурились. Пасьянс распадался с самого начала. Вступительное
слово Залмана Козлоброда автоматически означало отпадение от всей затеи самых
денежных — Синдиката и УЕБа. Те не признавали Козлоброда, считали его варягом,
самозванцем, ставленником российских властей…
Встрепенулся Миша, бухгалтер ОРЕРа, вотчины обиженного
Колотушкина, — и с горечью вопросил:
— А почему, собственно, мы должны одалживаться у РЕЗа?
Мы и сами можем дать… 500 долларов. Если Синдикат (горький взгляд в мою
сторону), и УЕБ (подобострастный в сторону Оболенски) повысят ставки, мы обойдемся
без этих шантажи…
Поднялся шум. Громче всех вопила Клара. Если сейчас же ей не
дадут слова, если будут по-прежнему возмутительно игнорировать…
— О'кей, ты можешь покинуть наше собрание, —
сказал Оболенски через Митю.
Клара достала пудреницу и стала пудрить нос, как ни в чем не
бывало…
Зам. по финансам Совета Виктор сказал:
— Прежде всего я уполномочен заявить от лица моего
руководства, что мы и так тратим огромные суммы на поддержку молодежных
проектов.
— Вы?! Вы?!! — завопила Клара. — А кто
отказал фонду «Узник» в проведении двадцати молодежных семинаров по
Катастрофе?!!
Я очень надеялась, что она запустит в зама пудреницей. Или
разобьет что-нибудь на столе. Я почему-то всегда тянусь к таким вот скандальным
поворотам сюжета и подсознательно жажду их. Но, видно, время еще не пришло.
— Я не могу говорить в таких условиях, — сказал
Виктор. — Сделайте что-нибудь с этой дамой.
Стенографистка строчила с бесстрастным лицом.
— Кларочка, Кларочка… — примирительно проговорил Миша,
кассир и бухгалтер в кошерной лавке ОРЕРа.
— Все знают, что и так главной фигурой на вечере будете
вы, — добавил Козлов-Рамирес… — После вступительного слова Посла…
— Господа… — продолжал зам. по финансам Еврейского
Совета. — Однако с Главными Раввинами нужно что-то решать… Не заменить ли
их всех на одного Гройса?..
— Гройса, кажется, в эти даты не будет в России, —
вспомнил Миша, кассир и бухгалтер. И, понизив голос, добавил сидящему рядом
Оболенски: — Он ведет челночные переговоры об организации нового Дальневосточного
Еврейского Конгресса…
Тут встрепенулся Мотя Гармидер.
— Мне, конечно, плевать, — начал он. — Я бы и
сам мог, как Главный раввин России, прочесть кадиш по усопшим. У меня есть
классная девчонка, которая пропела бы это под гитару, как соловей… Но чтобы уж
соблюсти политесы, я предлагаю вот что: пусть Манфред Григорьич скажет два-три
слова вначале, а Залман, хрен с ним, пусть проблеет кадиш со сцены, у него это
неплохо получается. И все будут довольны. Потом Кларочка повыдрючивается на
сцене со своими узниками гетто. «Псалмопевцы», само собой, прогундосят пару
гимнов… А я на закуску могу спеть что-нибудь из кантри, печальное, согласно
купленным билетам…
Все оживились, приободрились… Мотя Гармидер, дай ему Бог
здоровьичка, был человеком здравомыслящим и — редчайший случай! — не искал
врагов, а наоборот, стремился со всеми поддерживать приличные отношения.
— Нет-нет, кантри, — это не тот случай, —
вступил Козлов-Рамирес. — Я здесь, собственно, с предложением Посла.
Посольство, как главное израильское представительство, тоже должно внести лепту
в это важнейшее для еврейской общины Москвы мероприятие…
У всех присутствующих застыли лица. Даже намек на то, что
Посольство может выдать хотя бы копейку на что бы то ни было, высекал в душах
бывалых евреев искру божественного чуда, как если б воскресший Моисей получил
на Поклонной Горе от Господа новые целенькие скрижали…
— Ну, вот видите! — ликующим голосом возопил Миша,
посланник вечнообиженного Колотушкина. — Все славно выходит: Посольство
вкладывает недостающую сумму, и мы…
— Нет-нет! — прервал его Рамирес, на глазах
перевоплощаясь в Козлова, черты лица которого немедленно приобрели чеканную
надменность дипломатической персоны. — Посольство, как известно, участвует
в любом празднике на более серьезном, чем материальный, уровне. Мы придаем вес.
— О, Го-о-осподи!!! — бестактно проорала Клара,
закатывая глаза к потолку. — Держите меня! Они вес придают! — и
припала спиной к сидящему рядом Савве, закинув руки за голову и задрав ногу в
очень дорогой туфле итальянской фирмы.
— Да! — холодно отозвался Козлов. — Для того
чтобы Вечер приобрел статус подлинного события в культурно-политической жизни
столицы, вам просто необходимо присутствие Посла, иначе на черта вы сдались
российским журналистам, Клара? Но я хочу предложить еще кое-что, менее
официальное: мы готовы привезти замечательную израильскую певицу Моран Коэн,
которая для этого события разучит «Песни борцов гетто».
Тут уже не выдержала я.
— Одну минутку, Фелиппе… Насколько мне известно, Моран
Коэн — исполнительница мелоса евреев стран арабского Востока…
— Ну и что?! — он вскинул голову, рассматривая
меня, словно впервые видел.
— Вы уверены, что «Песни борцов гетто» — это ее
репертуар?
— Да она выучит, выучит! Она лауреат конкурса в
Барселоне!
— Ладно, хрен с ней, пусть поет, не жалко!
Мотя Гармидер сидел между мной и Кларой.
Его доброжелательность прорывалась не только в
дружественности тона. Стараясь всех примирить со всеми, он оглаживал,
приобнимал за плечи, целовал ручки сидящих вокруг дам. Были бы у нас все такие
Главные Раввины России, мы бы горя не знали…
— Нетужпосто-о-ойте!!! Посто-о-ойте!!!
Клара вскочила, бурно дыша, сжимая в руках вишневую сумочку
в тон туфлям и столу.
Вот интересно, подумалось мне, это цветовое совпадение или
намеренно подбиралось… Очевидно, она почувствовала удобный для истерики момент.
Уже несколько раз я присутствовала при истериках Клары, грянувших в нужном
месте и в нужную минуту, словно она каким-то сверхчутьем ловила ТО мгновение,
словно кто-то стрелял над ее ухом из стартового пистолета…
