— Что… где… что это?! Это где дельфины?!
— О, Господи, — зарыдала она, — мама, ты как
всегда ничего не знаешь! Это дискотека в Тель-Авиве, дискотека!!! Ребята пришли
потанцевать!
И монотонно, как заученную молитву, повторяя, — «они
пришли потанцевать, они пришли потанцевать!», — закрылась в своей комнате.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«…кажется, у Яши дома неприятности — он ходит потерянный и
какой-то заспанный, вернее, недоспавший. Он мне бесконечно симпатичен — Яша.
Рубашки всегда мятые. Видно, стиральная машина работает исправно, а вот две
пары девичьих рук, что должны бы отца выпускать на люди с иголочки, заняты
чем-то другим. Чем?
Я переждала дня два, потом все-таки, на свой страх и риск,
полезла в душу. В крайнем случае, пошлет меня к чертям. Сначала он мялся,
недоговаривал, потом расстроился настолько, что все разом и вывалил на меня:
— Понимаешь, напрасно Москву выбрал. Надо было в
какую-нибудь тьмутаракань забиться, в какое-нибудь Сельцо под Брянском, где
одна закусочная, под названием «Рюм.чная».
— В Сельцо синдиков не посылают.
— В том-то и дело… — расстроенно сказал он. —
Выросли мои девки, нате-пожалуйста!.. Я ж их совсем не вижу. Где они шляются,
чем заняты… На днях прихожу домой и застаю вальяжного такого господина в
кресле…
— В твоем халате?
— Да нет, — он махнул рукой, — они вообще не
по этой части, они очень нравственные девочки, если ты имеешь в виду разврат…
Там похуже дела…
— Наркотики?! — ахнула я.
— Нет-нет, этого еще мне не хватало!.. Хуже, хуже…
— Подожди… — я встала, закрыла дверь своего кабинета,
вернулась и заставила Яшу сесть на диван. — Извини, как родитель —
родителю: что может быть хуже наркотиков и блядства?
Он посмотрел на меня измученными впалыми глазами и сказал:
— Непостижимая гениальность… — Он помолчал… — Не знаю —
в кого это они, говорят, у моего деда Мини были выдающиеся математические
способности, только вот образование не удалось получить… Но эти… Понимаешь, они
цифры, числа чувствуют на каком-то паранормальном уровне. Дело даже не в том,
что у них замечательные математические данные, — таких людей навалом… Но
мои как-то видят… сквозь преграду, на расстоянии чувствуют… Как Вольф Мессинг…
— Ничего не понимаю, — сказала я. — Ну и что?
В чем беда-то?
Яша оглянулся на дверь и прошептал:
— Они играют.
— На чем?
— Не на чем, а в карты… Бридж. Преферанс…
— Ну и что?
— А то, — в полном отчаянии проговорил несчастный
отец, — что их нанимают богатые люди — для игры. Вот как домушники
малолеток запускают в форточку, чтобы дверь изнутри открыли… За ними охотятся,
их перекупают…
— Я… не понимаю… — пробормотала я… — Никогда не играла
в карты. Не моя область интересов… Объясни, пожалуйста…
— А чего тут объяснять, — он тяжело и как-то
покорно вздохнул. — Бридж, «Роббер», игра математическая, основана на
теории вероятности. Суть игры — обмен информацией. На основе заявления партнера
ты должен вычислить — какие карты у вас с партнером, какие у противника. Так
вот, им даже не нужен никакой обмен информацией, они — обе — все карты просто видят,
кожей, нюхом — не знаю чем, а кроме того, друг друга чувствуют за тысячи
километров, мысли читают…
— А сколько игроков в этой игре?
— Четверо, играют по двое, партнеры сидят друг напротив
друга. Крестом.
— И что?
Ну и богатые люди нанимают профессионала — играть в
паре.
— А твои девочки…
— А мои девочки, — проговорил он упавшим
голосом, — как раз и есть — профессионалы. И похоже, это уже знает вся
Москва… кроме нашего департамента Бдительности…
Мы сидели с ним и молчали… Бедный Яша.
В тот раз я, кажется, пошутила — мол, по крайней мере, они
обеспечат твою забубённую старость… Но, честно говоря, не знаю — как относиться
ко всей этой оригинальной истории…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Глава 9. Азария
Московский филиал Синдиката являл собой зеркальное отражение
Иерусалимского Центра, с той лишь разницей, что все департаменты в Центре были
неизмеримо многолюдней. На каждого синдика в Москве приходилось по десятку
начальников в Иерусалиме. И все они отчитывались результатами нашей работы
перед Верховным Синдиком и Ежегодной Контрольной Комиссией Всемирного
Синдиката. Можно лишь представить, сколько иерусалимских наездников сидело на
горбу каждого из нас, как пришпоривали они — каждый своего — мула, как
покрикивали и щелкали бичом над нашими задами, и без того облепленными оводами…
Время от времени по электронной почте я получала из Центра
послания от самых разных начальников: из Аналитического департамента, из
департаментов — Контролянад ситуацией, Кадровой политики, Стратегии глобальных
проектов, из департамента Внедрения идей…
Первое время я пугалась, мучительно задумывалась над смыслом
посланий, вытягивалась во фрунт, становилась под ружье, писала — как
требовалось в запросах — планы на будущее, или отчеты по прошедшему. Причем,
отсылая электронные эти сообщения, переживала всегда одно и то же мистическое
чувство: будто пуляю записку в черную утробу Вселенной: кому? зачем? кто ее
прочтет?
Из-за специальной выделенной линии Интернета, послания —
чавк! — улетучивались в мгновение ока. Было в этом что-то бесовское,
сверхъестественное, пугающее…
Помню, на ответ по какому-то первому, бессмысленному запросу
из Центра, я заставила работать три дня весь свой департамент. Отослала отчет и
стала ждать реакции. Ну, не «спасиба», — я была уже не столь
наивна, — но хотя бы какой-то знак! Спустя неделю послала
письмишко, — ребята, мол, ау, как там с нашим отчетом? В ответ — великое
молчание Вселенной.
Наконец я поняла, что начальству не нужны никакие мои
инициативы. А вот что нужно — неведомо. Тогда и я перестала отзываться,
вытягиваться в струнку, бить поклоны и выстраивать на плацу свой взвод. Увидев
знакомый адрес и заглянув на минутку в требования очередного начальника или
обнаружив очередную цветную диаграмму, движением указательного пальца по
«мышке» я вышвыривала из почты этот мусор.
Однако среди прочего барахла время от времени стали
появляться письма, резко отличающиеся по тону и стилю от посланий остальной
синдикатовской братии.
Отправитель — он подписывался именем Азария — ничего от меня
не требовал, только горестно сообщал о жертвах новых терактов, обличал
безобразия в самых разных областях жизни Израиля и России, размышлял над
истоками нынешних бед нашего народа и даже пророчествовал, цитируя священные
тексты.
