В Сухуми, в парке, на скамейке он и увидел дедушку Миню. И —
оторопел от неожиданного спазма тоски, который подкатил к горлу, словно и не
прошло много лет со дня смерти деда. Тот сидел на скамейке и грелся на солнышке
— старый вислоносый человек со старческими пятнами на руках и лице, в чистых
старых брюках, в полотняной кепке с длинным козырьком. Яшка присел рядом,
что-то спросил, старик живо, отозвался, они разговорились. Тот и разговаривал,
как дедушка Миня, с мягким украинским «г», наверное, тоже был уроженцем
какого-нибудь Киева или Одессы.
Посреди оживленной беседы растроганный Яша, непонятно
почему, — возможно, потому, что вспомнил вдруг о еврейской исходной
деда, — спросил, понизив голос:
— Скажите… а евреев здесь много?
Тот сначала запнулся, внимательно и долго смотрел на Яшу и
наконец сказал:
— Да, знаете, их много еще… Много их… А куда деваться?
Сейчас ведь не те времена, когда…
И вдруг стал рассказывать, как в молодости, во время войны,
на Украине попал в облаву вместе с евреями. При нем не было документов, и хоть
убей, он не мог доказать, что не еврей, пока не догадался расстегнуть штаны.
Так его не только освободили, но и предложили работу. Он стал сопровождать
машины с евреями.
— Сопровождать? — спросил Яша, — …куда?
— Ну, куда… Туда! В этих машинах они и дохли… Прямо там
и начинал действовать газ… Вот, вы не поверите! — оживился он, — до
чего хитрый же народ! Были такие, кто снимал рубашки, кофты, мочились в них и
заворачивали лицо, и выживали, только притворялись мертвыми! Так я, знаете,
всегда угадывал — кто живой и прикидывается, и сразу добивал. Ох, у меня глаз
был — не отвертишься, не уползешь!
( — …После войны его судили за пособничество немцам, —
рассказывал мне Яша, — он честно отсидел полный срок, освободился и
переехал в Сухуми, поближе к теплу, к солнышку… Погреться напоследок.
— И ты… не задушил его? — с интересом спросила
я. — Сдавить легонько горло, старичок-то ветхий, секунда, и…
— Да нет, — поморщился Яша. — Я был настолько
потрясен его сходством с дедушкой Миней и дьявольски вывороченной судьбой, что
просто молча поднялся и пошел от него прочь. Понимаешь? Сел на скамейку неким
пареньком, а поднялся законченным евреем. И никакого тебе Синдиката, никакого
специального курса по Загрузке Ментальности. )
…так вот, Воля Брудер слал карточки из своего Израиля с
таким зовущим морем, таким синим, искристым, детским морем…
После того как дочки дважды за зиму переболели воспалением
легких, Яша решился на переезд.
Эта фотография, — спускающегося по трапу художника с
мольбертом за плечом и двумя трехлетними, совершенно одинаковыми девочками на
руках, — обошла все израильские газеты.
В Стране Яша перепробовал все. Работал охранником в
супермаркете, таскал на заводе ящики с бутылками «кока-колы», окончил курсы
компьютерных графиков, немного поработал в рекламных агентствах. И все время
публиковал комиксы в русских печатных изданиях. Наконец на эти комиксы обратили
внимание в ивритской прессе… Ему предложили более или менее постоянную работу в
одной из ведущих израильских газет. Так он узнал разницу в гонорарах. Словом,
Яша выплыл, глотнул воздуху, огляделся… За год он купил машину и, взяв ссуду в
банке, купил квартиру на живописных задворках Хайфы. Жизнь начинала нравиться.
Значит, надо было ее немедленно менять.
Все складывалось очень кстати даже и в домашнем смысле.
Дочери Надька и Янка (он произносил их имена всегда слитно, как «Летка-Енка» и
называл еще «мои голодранки», «мои паразитки», «мои террористки»), пугали его
своей растущей самостоятельностью. Пятнадцатилетние паразитки были совершенно
самодостаточными личностями, чемпионками Израиля по игре в бридж.
Они были похожи так, как могут быть похожи только
классические однояйцевые близнецы, рожденные с разницей в пятнадцать минут. В
детстве видели одни и те же сны и, просыпаясь, просили отца рассказать
окончание, — очень удивлялись, узнав, что не всем людям снятся одинаковые
сны. Если шли, огибая дерево с разных сторон, и одна спотыкалась, то —
одновременно с ней — спотыкалась другая. Они были связаны друг с другом
таинственной и страшной физической зависимостью. Спали в одной постели, всегда
на одном и том же боку. Одновременно вздыхали во сне, одновременно медленно,
как в синхронном плавании, не просыпаясь, поворачивались на другой бок.
Яша был заботливым отцом, он следил, чтобы девочки хорошо
ели.
— Душа моя, — говорил Яша дочерям за столом, то
одной, то другой — ешь, душа… — И подкладывал на тарелки кусочки.
Он был заботливым отцом, но не вездесущим. Однажды во время
генеральной весенней уборки обнаружил под кроватью своих амазонок батарею
бутылок из-под пива и понял, что наступило время больших перелетов.
По совету Воли Брудера он позвонил одному человеку, сидящему
в Синдикате в департаменте Кадровой политики. Его пригласили на собеседование,
которое он выдержал с блеском, демонстрируя «качества настоящего лидера,
помноженные на прекрасное владение ивритом»… Заполнил анкету с довольно
странными вопросами, типа: «Верите ли вы в явление Машиаха?» «Чувствуете ли вы
в себе задатки мазохиста?» «Не возникало ли у вас когда-нибудь желания поменять
пол?»… Затем сдал труднейший восьмичасовой тест с весьма внушительными
результатами, поступил на курсы синдиков… А там уж не успел оглянуться, как
подкатил август — время «икс», месяц, когда Синдикат меняет часовых, и вновь
призванные синдики пакуют чемоданы.
Как особо отличившемуся на курсах, ему предложили право
выбора города. Из-за детей он выбрал Москву, — только там при Посольстве
работала израильская школа, где девочки могли нормально учиться. Однако он
недооценил самостоятельность своих голодранок. И не то чтобы они совсем не
учились… Нет, природные способности и ненатужная программа израильской школы
позволяли им держаться на плаву. Но в первый же месяц они разыскали бридж-клуб
где-то на Серпуховском или Коровьем валу, завели новые увлекательные знакомства
в самых разных кругах столицы и зажили такой наполненной, такой загадочной,
неуловимой жизнью, что озадаченный и закрученный новой работой отец лишь
посвистывал и головой качал…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«…у дочери в новой школе — настоящая математическая драма:
строгий учитель. „Мама, он никому не ставит высокой оценки, никому! Кроме
Соколих, конечно“. — „Кроме кого?“ — „Ну, Янки и Надьки Сокол“… — „Видишь,
значит, если девочки стараются…“ Она, возмущенно: „Ну ты скажешь, тоже! Они,
наоборот, ни черта не стараются! Просто они — математические гении!“
— «Прямо так уж и гении!»… — «Конечно, гении, самые
настоящие! И учитель говорит, что они — уникальное явление природы. Знаешь, как
они считают в уме?! Это просто цирк! Они даже угадывают логическое продолжение
задачи! Он еще пишет на доске условия, а они уже хором говорят ответ!»
