Мы с Яшей молча смотрели друг на друга. Бездна разверзлась
пред нами, ночная бездна невиданной глубины и смрада…
Уже не глядя ни на девочек, ни на Яшу, я быстро набрала
номер Клавы. Конечно, он не спал, бедняга…
— Клавдий, — осторожно проговорила я, — есть
некоторые новости насчет…
— …Его нашли, — прервал он… — Ребята взяли его
тепленького прямо в «Голубой мантии»… Он только за вчерашний вечер проиграл
пять тыщ «зеленых»… Ну ничего, завтра он покатит в Иерусалим на собственных
яйцах… которые, надеюсь, там ему оторвут… Ты почему не спишь? Где ты?
— …Я? — и посмотрела на измученного Яшу, на его
девчонок в желтых цыплячьих пижамках… — …я дома…
— Ну так иди спать, — проговорил Клавдий устало… —
И за меня поспи…
— Марш отсюда! — велел Яша дочерям.
Те неохотно поднялись и гуськом отправились восвояси,
разочарованные: жизнь только-только опять начинала быть интересной, появилась
новенькая балда, с которой можно было позабавиться…
Мы с Яшей ушли на кухню, он и себе сварил кофе покрепче…
Надо было многое обдумать. Что делать и чего не делать ни в
коем случае. Куда двигаться, а куда не то что не двигаться, но даже и взглядом
не вести…
Гигантская вавилонская башня из кубиков была выстроена над
нашими головами, и каждый кубик означал человека или целую организацию, группу
интересантов, посольства, или даже, как говорили девчонки, «линию»… Не то что
движения пальца — дуновения губ достаточно было, чтобы вся башня зашаталась,
накренилась, посыпалась и погребла бы нас — людей здесь, в сущности,
посторонних, прохожих, неискушенных — под своими рухнувшими блоками… Скоро,
очень скоро мы покидали Россию, оставляли Синдикат, возвращались — каждый к
своему уделу. Чугунное равновесие мира застыло над нашими головами, грозя от
легчайшего дуновения обвалиться на наши головы…
Мы сидели с Яшей на кухне и переговаривались шепотом, словно
боялись разбудить не девчонок, а некое чудище, библейского Левиафана, чей
скользкий драконий хребет возник на мгновение из мутных вод мрачной бездны
перед нашими потрясенными взорами…
Мы уже все обговорили: близнецов надо завтра же выслать
домой, пусть оставшиеся недели резвятся там, на вьющихся по горе Кармель
хайфских улицах и переулках… «Пантелеево» же пусть догорает, осыпается,
оседает, гниет и распадается в бесконечном — по кругу — карточном розыгрыше, в
безумном турнире послов, воротил, мошенников и банкротов…
А корабль? А корабль пусть плывет, если этого так хотят его
пассажиры, любители прокатиться; пестрый их табор, подобранный Синдикатом по
признаку принадлежности к мифу…
Когда, часа через полтора, я стала собираться, дверь кухни
приоткрылась и показалась веснушчатая, абсолютно не сонная физиономия одной из
близняшек…
— Как, — спросила она, — вы уже уходите? А как
же в карты научиться? Другого случая не выпадет…
Значит, не спали, подслушивали, знают, что сегодня улетят
домой…
— Эх! — сказала я, снимая плащ, — ладно,
минут двадцать, не больше…
Немедленно появилась другая, с колодой карт… Физиономии у
обеих оживленные.
— Начина-а-ется?! — ахнул отец…
— Пап, мы всего один разик, поучить!
— Пап, садись четвертым, а то играть нельзя!
— Ни-за-что!!!
— Да ладно тебе, — сказала я, — это же в
шутку… Разыгрываем вот… колечко…
Сняла с пальца серебряное кольцо с яшмой, положила на
блюдце…
Яша вздохнул, покорно сел… Девчонки вдохновенно забормотали,
перебивая друг друга:
— Черви-пики — 30 очков!
— Кресты — 20 очков!
— Называется масть или говорят — пас! Все четверо могут
сказать — пас!
— Бескозырная карта — самая сильная.
— Максимальное число взяток — 13…
— Раздавай…
— Мастерство игрока — в чем? Скрывать свои эмоции…
— Главное — этика, этика игры: в карты не подглядывать,
знаки партнеру не делать…
— Какие знаки? — уточнила я.
— Ну, нос чесать, подмигивать, кашлять…
— Игра аристократическая… — добавила другая.
— Я не стану играть, — встрял отец, — они же
все и так знают, они все без подмигивания видят!
Девчонки хором, возмущенно:
— Пап, мы ж сейчас друг против друга играем! Сыграли
сдачу…
Часа через полтора в кухне забрезжил рассвет. Мы сидели за
столом, четверо, крестом, бормоча:
— Пятая дама!
— Седьмой марьяж!
— Одна трефа, душа моя!
— Пас!
— …«Моя карта бита, сердце мне разбито»… — напевал под
нос Яша, качая головой и пытливо всматриваясь в лицо Янки напротив, и были они
в эти минуты очень, очень друг на друга похожи…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Телефон звонил и звонил, как будто вознамерился добудиться
бесчувственного Яши, лишь час назад вернувшегося из Шереметьева, где с огромным
облегчением посадил дочерей на самолет компании «Эль-Аль». Наконец он снял
трубку.
— Яков Михалыч! — возбужденно закричал
Павлик. — Вы «комсомолку»-то читали?
— Нет еще, а что там?
— Так целый же отряд, целый отряд, понимаете?!
«Елки палки, — подумал Яша, взглянув на часы, — ну
что делать с этим… праведником…»
— Они знаки чертят на снегу, понимаете, —
горячечно рассказывал Павлик, — камнями выкладывают фигуры, отдаленно
напоминающие щит Давида…
— Кто? — спросил Яша, зевая… Честно говоря, ему за
три года уже поднадоел энтузиазм этого чудака… — Альпинисты, что ль? Или
полярники?
— Да нет, евреи, наш святой народ, абсолютно наш
контингент! Их там до хрена, Яков Михалыч!
— А где это?
— Где-то на перевале, в горах Тянь-Шаня… Целый отряд
снежных людей! Женщины, мужчины, дети… обросшие волосами, лохматые, голые…
«Нет, это мне снится», — подумал Яша… А Павлик
продолжал, захлебываясь словами, торопясь вывалить новость до конца:
— Понимаете… Я подумал… Ведь Синдикат ищет людей,
которые забыли, что они евреи… Ну, эти, колена потерянные… Так если эти,
лохматые, дикие эти… если они — потерянное колено, а, Яков Михалыч? — ведь
бывает же, что человек теряет божественный облик?..
— Бывает… — глухо проговорил Яша. — Это бывает и
не в столь экстремальных условиях… Только, знаешь что, Павлик… Пусть они там
остаются, а? На перевале. В Тянь-Шане… Пусть и дальше гуляют, а то я уже что-то
маленько подустал…
