Вообще-то в теле — и радиопрограммах Марина часто выступала.
Более того, на протяжении ряда лет вела на радио любимую многими передачу «В
компании Марины Москвиной». Помимо собственного голоса, который и сам был
отдельным аттракционом, она притаскивала с собой на передачи разнообразные
звуковые приспособления: маленький барабан какого-то индейского племени,
трещотку, дудочку, вырезанную Леней в Уваровке из камышинки, челюсть
доисторического осла, найденную ею в юности на каких-то археологических
раскопках, наконец, бараний рог-шофар
[8]
, подаренный мною в
Иерусалиме… Весь этот реквизит в процессе радио-эфира использовался Мариной в
полной мере: барабан стучал, челюсть клацала, раковина гудела, дудочка пела,
шофар созывал к молитве… Слушателям казалось, что перед микрофонами в студии
работает по меньшей мере команда упаренных звуковиков. Никому и в голову не
могло прийти, что весь этот, тщательно продуманный, хаос жизни осуществляет
небольшая женщина с легкой улыбкой.
— Мы еще с вами встретимся обязательно… — добавила она,
отпивая глоток, — когда-нибудь…
— Марина Львовна… наши слушатели, а их очень много,
мечтают вас услышать, мы получили множество писем и звонков в открытом эфире… —
насморочный голос напирал и напирал, словно поставил себе целью вытащить Марину
из уютной квартиры в этот самый, не всегда, уютный эфир… — Ваш роман будит
столько мыслей, он столько говорит православному сердцу!.. Ведь когда воскрес
Господь наш, Иисус Христос…
Она не перебивала… Выслушала все до конца… Он не читал
романа, что-то слышал от кого-то, а может, начальство велело обработать автора…
Потом сказала прочувствованно:
— Дорогой мой, все это прекрасно… Вы не думайте, я
очень рада, что он воскрес, вообще, я очень за вас рада и желаю вам огромных
успехов… Сама я, правда, придерживаюсь буддийской веры…
— Это не помешает! — встрепенулся он и принялся за
уговоры вновь…
Прошло минут десять, за это время Серега дважды заглядывал в
кухню — сделать себе бутерброд и, глядя на мать, выразительно крутил пальцем у
виска.
— Ну, что делать? — спросила его Марина, закрыв
рукой трубку. — Пойти, потерять три часа, чтоб он отстал, этот… милый
человек?
— Ну, хорошо… — сказала она наконец. — Вы,
конечно, присылаете машину?
Он озадаченно умолк, словно его спросили — ставят ли они
каждого выступающего в их передаче на пенсионное довольствие до конца жизни…
— Я вас встречу лично! — воскликнул он.
…Выяснилось, что студия их размещается где-то в районе
Троицкой улицы — места Марининого детства. Это все и решило. В последнее время
она чутко прислушивалась к улыбающимся знакам судьбы. Все стало ясно: ей
предлагали пройтись по улицам детской ее любви, а то застоялась как-то,
засмотрелась в другую сторону, а они все вон где.
На Суворовской площади — бывший институт благородных девиц…
Она гуляла там, знала — в каких домах должны жить принцессы, и где должны
танцевать на балах. Полукруг дорожки перед зданием предназначен был специально
для карет — они подъезжали этак, ссаживали дам в их сложных нарядах, и уезжали.
Потом, во времена оны бытия Военной академии, проходили тут
офицерские балы…
И парк за зданием, этот старый и, в детстве, —
безграничный парк… В нем было все, даже свой планетарий. И от планетария круто
вниз уходила к озеру дорожка, почти горка, по которой зимою было страшно весело
съезжать на санках…
Вышла-то она из дому пораньше, совсем не думая о предстоящей
передаче, хотя захватила и челюсть доисторического осла, и мой шофар, и
дудочку, и барабанчик… Потом уже она поняла, что этот день был каким-то
назидательным, одним из тех странных дней, которые спускают нам сверху для
повышения квалификации. Например, надевая плащ, она обнаружила в кармане
странный чек на сумму тридцать восемь рублей сорок копеек, на котором было выбито:
«приход Климента Папы Римского». Убейте ее, Марина не помнила — откуда он у нее
взялся… Затем, в окошечке обменника валюты, она залюбовалась приклеенной
изнутри иконкой Божьей матери, под которой было написано: «Умягчение злых
сердец»…
И наконец, в пяти, подряд, витринах висели белые полотнища,
на которых огромными алыми буквами было написано: «Конец»…
Однако она все шла и шла, и думала о своем, совсем даже
забыв — зачем идет по направлению к Цветному бульвару, к тому фонтану, где
играют дети под бронзовыми клоунами…
Там ее и ждал высокий и сутулый молодой человек с каким-то
литературно изможденным лицом и длинной челкой, свисающей через весь лоб. Он
кинулся к ней наперерез от одного из клоунов, — он и сам был похож на
клоуна, чем поначалу подкупил Марину, — умоляюще воскликнув:
— Марина Львовна?!
Она широко улыбнулась, вспомнив — зачем сюда, собственно,
шла, и спросила:
— А где же ваша машина?
— Да тут недалеко, — проговорил он, теребя зонтик…
— Я… мы на троллейбусе быстрее доедем…
И они поехали на троллейбусе… По пути молодой человек весьма
вдохновенно и даже пылко рассказывал о планах на будущее их радиоканала, о
ширящемся самосознании верующих, о потребности противостояния всяким
агрессивным влияниям, о проклятых католиках, которые… Марина улыбалась и
смотрела в окно, полностью отдавшись этому, — как она предполагала,
небезынтересному сюжету.
А вот не масоны ли они, с надеждой думала Марина, но
спросить не решалась…
В конце концов, они вышли, и еще минут пятнадцать петляли
какими-то проходными дворами, словно путали преследователей. Марине становилось
все интересней. Сейчас уже было совершенно непонятно — зачем он предложил
встретиться на метро «Цветной бульвар», — вероятно потому, что жил
неподалеку…
Молодой человек все говорил и говорил, неумеренно восторгаясь,
напоминая ей эпизоды романа, о которых она не помнила и вообще, подозревала,
что они из другого чьего-то романа, что молодой человек перепутал ее с кем-то,
но и сама, будучи мистификатором и мистификаторов ценя и благословляя, — с
немалым увлечением тащилась за ним мусорными подворотнями…
Наконец они свернули в один из подъездов, поднялись на
последний этаж и долго настойчиво колотили в обитую драненьким дерматином
дверь…
А вот не станут ли они меня убивать, с надеждой подумала
Марина, но спросить опять-таки не решилась…
Им открыл другой молодой человек, Вова, очень занятой и
мрачный, он не глядел в лица, не подал руки, сразу ушел вглубь квартиры, надел
наушники. Выяснилось, — что они порядком опоздали.
Это была какая-то самодельная студия, переоборудованная из
обычной квартиры… Мрачный молодой человек, вероятно, и жил здесь…
Константин пропустил Марину в дверях, усадил на табурет
перед кухонным столом, на котором установлены были микрофоны… сам уселся на
другой табурет и надел наушники… С напряженным лицом глядел, как Марина достает
из цветастого своего рюкзачка ослиную челюсть, там-тамчик, ритуальный рог-шофар
и дудочку…
