— Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом
следил весь департамент, сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась
уволить на хрен.
— Это Кручинер, — наконец проговорил Костян
сочувственно, — вероятно, у него опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все
равно не отстанет, есть только один верный способ. Поднял трубку и кротко
спросил:
— Ефим Наумыч? Да-да… Это наш новый начальник… Хорошо.
Обязательно. Вы правы. Непременно. Я уже уволил ее, на хрен. Вот, пока вы
звонили.
— Что это?! — спросила я, когда обрела дар
речи. — Что он тебе говорил?!
— Как обычно… Сказал, что Синдикат — сборище жидовских
негодяев, что он сотрет нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что
из-за нас у него протекает кондиционер…
— …но?!!
— Ну, это же Кручинер…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«… как я люблю профессионалов, Мастеров любого дела! Причем
с равным благоговением отношусь к мастеру-парикмахеру, мастеру-портному,
мастеру-сантехнику, мастеру-писателю, мастеру-музыканту. С Мастерами всегда
чувствуешь себя защищенным и счастливым. Вот, Костян — нет такой задачи,
которую он не смог бы решить, нет такой розетки, в которую не смог бы включить
все, что должно в нее включаться. Нет такого прибора, который бы в его
присутствии не вытягивался во фрунт и ревностно не исполнял свои функции
наилучшим образом. Порой я просто зову его в кабинет и только затяну
неопределенное: — А что, Костян, хорошо бы… — как он уже записывает в свой
блокнотик план, расставляет приоритеты и — умчался исполнять. Знает бездну
вещей, осведомлен о таких деталях и частностях здешнего бытования, о которых я
никогда не задумывалась. Он весь длинный, ножищи огромные, лапищи огромные,
походка землемера, умен, востер, экономен и хозяйственен, словно синдикатовское
добро достанется его малышам в наследство. Малышей у него двое —
сыновья-погодки. Словом, при Костяне я чувствую себя, как кенгуренок в сумке у
заботливой мамаши.
Величайшим мастером оказалась и Маша, мой секретарь, —
та самая, что умудряется грубить, одновременно падая в обморок. Она умеет
считать!!! В уме! Не доставая калькулятора! Я с огромным облегчением немедленно
отдала ей на откуп всё столь устрашавшее меня делопроизводство департамента, и
теперь, когда она появляется в кабинете — строгая и нелицеприятная, с пачкой
каких-то бумаг для бухгалтерии на подпись, — и я говорю с досадой: — Маша,
у меня такая легкая роспись, ее так легко подделать, неужели надо морочить мне
голову с каждой бумажкой! — она отвечает без улыбки: — Как вам не стыдно,
Дина, ведь это подлог! — и я покорно подписываю бесчисленные и загадочные
для меня акты, договора и накладные…
Женя — тоже мастер, в еще более таинственной для меня
области. Она повелитель сакральных долин, компьютерных леса и дола, видений
полных, пещеры сорока разбойников, проникнуть в которую простому смертному,
вроде меня, невозможно. Сезам, откройся! — восклицает она каждое утро,
вернее, щелкает мышкой, пролетает детскими своими пальчиками по клавишам — и на
экран компьютера всплывают имена и фамилии. О, ба-а-а-за да-а-анны-их! —
поется на мотив неаполитанской песни. Таинственная и недоступная для других
организаций База данных Синдиката.
Работая, Женя то и дело выкрикивает фамилии, словно достает
диковинные заморские товары из своих закромов — персидские шали, меха,
пряности, благовония, медную посуду, украшения и венецианские ткани:
— Арнольд Низота! Фома Гарбункер! Феня Наконечник!
Богдан Мудрак!
— …Все кричат — Не может быть!!! Женя говорит —
пожалуйста, убедитесь. Все бросаются к экрану ее компьютера, пожалуйста, —
убеждаются…
Каждая еврейская организация, даже новорожденная, даже и
вовсе неимущая, считает для себя обязательным сколотить свою собственную базу
данных. Причем в каждой организации подозревают, что у конкурента база данных
полнее, евреи отборнее, крупнее, без червоточин. «А у УЕБа — больше!» — орет
Костян, который развозит тираж нашей газеты по всем организациям Москвы,
собирает сплетни отовсюду и поэтому считается у нас лицом осведомленным. Так
вот, у УЕБа — больше. Эта, не совсем приличная аббревиатура, означает —
Управление Еврейской Благотворительноcтью, — организация, тоже
финансируемая американскими еврейскими общинами. УЕБ — наш главный конкурент и
идейный противник. Мы здесь — для того, чтобы вывозить евреев из России. Они —
для того, чтобы развивать и поддерживать здесь общинную жизнь. (Кстати,
средства на эти, столь разные, цели могут идти — такая вот еврейская метафизика
— из одного, вполне конкретного, кармана вполне конкретного чикагского мистера
Aharon. K.Gurvitch…)
И еще о мастерах. Эльза Трофимовна, бесшумная старуха
кротости необычайной, — тоже мастер. В течение каждого утра она
проглатывает толстенную кипу газет. Однажды мне даже приснилось, как, бодро
хрумкая газетными страницами, — как лошадь овсом, — она прожевывает
гигантские комки, так что видно, как трудно они проходят по горлу, и,
подобострастно вытаращив глаза, запивает их чаем. Огромную толщу прессы прочесывает
она в поисках еврейской темы, и часам к 12 дня вырезанные и отксерокопированные
статьи уже отправлены по факсу в Иерусалим, в Аналитический департамент, а
копии лежат по кабинетам на столах у Клавы, у меня, и у вечно поддатого Петюни
Гурвица, который никогда ничего не читает. Кроме того, Эльза Трофимовна
составляет еженедельные обзоры по материалам российских СМИ. И это мастерски
сделанные обзоры — на зависть краткие, точные, емкие. Во всем остальном Эльза
Трофимовна беспомощна и — не побоюсь этого слова — абсолютно бессознательна.
Поручить ей ничего нельзя. Она забывает первое слово, едва выслушав последнее.
Напрягается, переживает, трепещет, подобострастно вытаращивается. Наконец,
уходит, возвращается, извиняется и переспрашивает адрес — куда идти, имя — к
кому обратиться, суть поручения. Уходит… Возвращается с проходной или уже от
метро и опять переспрашивает, вытаращивая от старательности глаза. Наконец,
уходит с Богом, приходит не туда, ни с кем не встречается, ничего не приносит,
возвращается ни с чем, убитая, подобострастная, готовая снова идти куда пошлют.
Первое время я подозревала, что она делает это нарочно, чтобы начальству
неповадно было держать ее на посылках, потом заподозрила, что ее обзоры пишет
не она. Убедилась: она. Я просто видела, как она их пишет — как крот, роющий
нору в земле. Пригнув голову к столу, ровно и безостановочно буравя ручкой
бумагу…
Наконец я оставила ее в покое и только продолжаю восхищаться
профессионализмом ее работы. И все бы ничего, кабы не одно ее опаснейшее
свойство: с утра Эльза Трофимовна имеет обыкновение выбрасывать в мусорное
ведро какую-нибудь ненужную бумажонку, которая ко второй половине дня
оказывается жизненно важной, хранящей какой-нибудь особый телефон или секретное
сообщение. Тогда ведро переворачивается, и весь отдел принимается среди мусора
искать нужную бумагу. Хорошо, если Эльза Трофимовна не успела порвать ее на
мелкие куски. Если же это случилось, то нередко я — выйдя из кабинета или
возвращаясь от начальства, — обнаруживаю весь отдел на карачках. Оттопырив
зады, мои подчиненные старательно складывают на полу из кусочков сакральный
паззл…
