Никаких церемоний и нежностей – только не с таким оружием. Хватая автоматы по пять-шесть штук, словно дрова для печки, Эндрю оттащил их к своей машине и бросил в кузов. Магазины удостоились того же самого грубого обращения. Все эти крошки были предназначены для суровых условий – вот что делало их идеальным оружием для операции, которую Эндрю назвал про себя «операция Мумбаи» в честь пакистанских боевиков, устроивших кровавое побоище в этом индийском городе и убивших сто шестьдесят человек.
Эндрю позволил себе мимолетную отдушину в своем строго сфокусированном внимании. Он питал ностальгию по Мумбаи, словно сам был там в отряде убийц, расхаживал по широким коридорам гостиницы «Тадж-Махал», по темным переулкам города, по базарам, с «калашниковым» в руках и сумкой с гранатами. Все, что двигалось и дышало, становилось целью. Это была ночь полной анархии, спустившейся на Мумбаи, залившая город потоками раскаленных латунных гильз: выброшенные стремительно мелькающим взад и вперед затвором, работавшим в режиме автоматической стрельбы. Хлопки ударной волны при разрывах советских гранат, объятые ужасом фигуры, метавшиеся в темноте и затихшие навсегда, пронзенные роем пуль калибра 5,45 мм. Эндрю коллекционировал апокалипсисы; он обожал эти последние стадии полного крушения, когда Троя полыхала огнем, когда «красные» танки катились по Берлину, когда обезумевшие сипаи бросали английских женщин и детей, беспомощных и кричащих, в колодец в Канпуре
[35]
.
Почему? Сам Эндрю не мог это объяснить, как не могли объяснить и многочисленные психологи и психиатры, бравшие за свои советы большие деньги. Возможно, все дело было в избытке какого-то химического вещества в головном мозге, или он в детстве случайно застал свою мать делавшей минет отцу; возможно, в школе кто-то из старшеклассников врезал ему по морде, навсегда превратив его в человеконенавистника, или может, он просто олицетворял зло в ветхозаветном смысле. В конце концов, Эндрю много раз замечал, что зло – зверски весело. Честное слово.
Вернувшись в этот мир, каким его знаем мы, Эндрю снова принял тот образ, который демонстрировал окружающему миру большую часть времени, – уравновешенного, привлекательного, старательного, изобретательного, исполнительного молодого человека. Вернувшись в магазин, он аккуратно перенес семьдесят пистолетов и револьверов в сейфы, в десятый раз подмел пол – с некоторыми привычками трудно расстаться, – убедился в том, что все в порядке, после чего включил сигнализацию, вышел через заднюю дверь, закрыл ее за собой и запер на замок.
Проехав около тридцати миль в осенней ночи, спустившейся на Миннесоту, Эндрю наконец свернул с шоссе, следуя за знаком, указывающим на конечную цель его пути, крикливое большое здание, окруженное просторной равниной опустевших автостоянок. Знак гласил: «Добро пожаловать в торговый центр «Америка».
От 18 часов 55 минут
до 19 часов 20 минут
Первым выйдя из оцепенения, Рей прыгнул вперед и двинул головой в лицо боевику, почувствовав, как хрустнул сломанный нос и потекла кровь. Но если большинство людей такой удар мгновенно вывел бы из боя, этот маленький жилистый крепыш просто принял на себя сокрушающую тяжесть всего веса тела Рея и повалился на пол, но, сильно ударившись о каменные плиты, стал извиваться как угорь, а его маленькие, но поджарые и накачанные мышцы принялись лихорадочно изгибаться, ища точку опоры. Сомалиец оказался проворнее Рея, который сам был довольно шустрым; определенно, ему доводилось бывать в рукопашных схватках, и каким-то образом он смог выскользнуть из-под Рея так, что тот больше не мог использовать преимущество своего веса. Противники переплелись, пытаясь сломать друг другу хребет, разделенные лишь какими-то дюймами.
Рей увидел в расширившихся черных зрачках безумную силу. Не обращая внимания на кровавую слизь, текущую из расплющенного носа сомалийца, и зловоние из его рта, он старался упереться в пол, чтобы снова загнать противника под себя, однако тот был слишком шустрый. Рей ухватил одну руку сомалийца за запястье, из чего следовало, что у того оставалась свободной только одна рука. Их руки переплелись словно змеи, ища дорогу к горлу противника. Рей снова нанес удар головой, однако шея у него была не настолько длинна, чтобы удар получился сильным, поэтому все ограничилось лишь тем, что у обоих противников из глаз посыпались искры.
Но тут сомалийцу удалось высвободить ногу, и он что есть силы всадил Рею коленом по яйцам, отчего у того перехватило дыхание. Рей ослабил хватку, и боевик смог выдернуть руку и схватить штык-нож, прежде чем Рей успел снова перехватить его запястье. Но теперь в игру уже вступила острая сталь, и оба противника, в борцовском противостоянии двух прижатых друг к другу тел, бросили все свои силы и внимание на то, чтобы завладеть лезвием, в надежде рано или поздно вонзить его в тело врага, поразив какой-нибудь кровеносный орган. Внезапно Рей, обученный искусству рукопашной схватки и обладатель шести черных поясов в шести различных видах единоборств, резко отпрянул назад, предвидя, что противник по инерции подастся следом за ним, и, когда это произошло, он снова усилил давление. Теперь распрямленная рука сомалийца не имела пространства для упора, и Рей начал заламывать ее назад. Тут вдруг боевик исхитрился укусить его за ухо. Боль оказалась не такой уж сильной, однако неожиданность этого чуть ли не интимного действия заставила Рея потерять бдительность: сомалиец, потерпев поражение в схватке за нож, быстро одержал верх в поединке без оружия, пропустив змеей свою руку в брешь в обороне Рея и лишь на какое-то мгновение положив запястье поперек его горла. Теперь ему достаточно было пережать трахею и продержать Рея так в течение трех минут, и его враг умрет.
Противники производили такой шум, словно шесть свиней затолкали в загон, предназначенный только для трех: они сопели, кряхтели и судорожно дышали. Их легкие качали воздух туда-сюда, дыхание вырывалось подобно волнам, накатывающимся на берег. Кислород, как горючее, необходимое для схватки, ценился дороже золота, и оба всасывали его при малейшей возможности. Обильно струящийся пот покрывал напряженные мышцы липким слоем боевой смазки. У обоих не было ни одной осознанной мысли в голове; оставалось только интуитивное чутье человеческого тела, сила, воля и инстинкт самосохранения.
Рискнув расстаться с упором в пол, Рей высвободил ногу, обвил ею щиколотку противника и начал ее заламывать в надежде вынудить сомалийца ослабить хватку. Какое-то время казалось, что у него получается, но затем сомалиец сделал невероятно изобретательный ход. Он бросил нож, и Рей, заглотив наживку, отпустил его руку, чтобы схватить оружие. Но в это самое мгновение рука жилистого сомалийца метнулась в образовавшуюся брешь и вцепилась Рею в горло, погружаясь большим пальцем в гортань. Рей заморгал, ему в лицо брызнула кровавая слизь, и тут сомалиец, как змея, оторвал свое запястье левой руки от шеи Рея и тотчас же снова обвил этой самой рукой ему шею, приподнявшись настолько, чтобы задействовать и силу плеча, после чего уже оба его больших пальца сомкнулись на кадыке Рея, надавливая на него изо всех сил. Рею оставалось только удерживать противника в вертикальном положении, чтобы тот не мог навалиться на него всем телом, однако теперь на самом деле это был лишь вопрос времени, поскольку сомалиец перекрыл приток воздуха ему в легкие на добрых семьдесят процентов.
