Последний кадр лучше всего. Это подросток, скорее даже ребенок. Щуплый, светловолосый. Лет тринадцать-четырнадцать. Вспышка, изображение дергается и становится смазанным, облачко дыма, но голова взрывается, превращается в нечто настолько стремительное, что это даже не успевает запечатлеть видеокамера: это уже не голова, а какой-то разбитый, опустевший сосуд, начисто лишенный связи с представлениями об анатомии человека. Он лопается, однако кости подростка такие легкие, а мускулатура настолько несущественная, что его падение получается совершенно незрелищным.
Махир отступает назад и небрежно обводит дулом свою работу. На полу пять тел, оскверненных, лишенных всего человеческого, запечатленные жестокой черно-белой видеографией камеры, закрепленной на автомате. Махир обходит вокруг казненных, держа дуло направленным на них на тот случай, если потребуется сделать еще один выстрел, но все пятеро мертвы, застыли неподвижно, словно мешки с тряпьем, а позади на каменных плитах пола скапливается общая лужица крови, подпитываемая из пяти источников.
Сидя в окружении мониторов, Эндрю нажимает клавишу на клавиатуре и снова выводит на экраны изображение в реальном времени с видеокамер на дулах автоматов. Он вынужден признать, что эти камеры оказались совершенно бесполезными, если не считать редких, особых случаев, вроде того, за которым он только что наблюдал. В основном это мельтешение пола, поскольку ребята бродят туда и сюда, и иногда можно увидеть поникших заложников, объятых ужасом, или взглянуть вдоль пустынного пассажа, когда того или иного парня отправляют с каким-нибудь заданием.
Эндрю смотрит на часы. Пора.
От 17 часов 48 минут
до 17 часов 55 минут
Это было все равно что получить удар по голове лопатой для уборки снега. В первую очередь это была даже не боль, а шок, поскольку весь мир разлетелся на безумные осколки, память очистилась, а сознанием полностью завладело ощущение, которое лучше всего можно было описать словами: «Это еще что такое, твою мать?» Казалось, прошло несколько минут, прежде чем вернулась ясность мышления, а именно мыслью: «Я только что получил пулю в голову». Однако следующий логичный вопрос: «Почему я еще жив?» – так и не оформился. Вместо этого колени Рея подогнулись словно ватные, он распластался на полу в первобытной панике и быстро забился в какой-то закуток в стене, где ему пришлось делить несколько квадратных футов вместе с фонтанчиком питьевой воды.
Рей заставил себя все вспомнить: первым делом кто он такой, затем вспомнил, как тридцать один год назад тискал левую сиську Лизе Фонг в раздевалке средней школы номер два военно-морской базы Субик-Бей, потом что находится в торговом центре, захваченном гуннами, и только после этого до него дошло, что в него стреляет снайпер. В него! Подумать только! Рей втянул в себя грудь, на тот случай, если какой-нибудь ее дюйм выступал за край фонтанчика с водой, приглашая сделать новый выстрел. И еще он осознал, что попал в ловушку.
Конечно, можно было рискнуть и побежать, но даже сейчас снайпер, где бы он ни находился, не спускает с него глаз, жадно массируя перекрестием прицела край стены, спасшей Рея от смерти. Он постарался думать: а что, если боевики захватили с собой снайперов и рассовали их по всему комплексу на тот случай, если начнется движение тех, кто прячется в магазинах на верхних этажах? Однако это предположение было чересчур натянутым. Да, такое возможно, но… это полное безумие, и, следовательно, этого не может быть.
Следовательно, что за хрен в него стрелял? И почему он промахнулся?
Для того чтобы сделать следующий шаг, не требовалось быть гением. Естественно, это стрелял снайпер правоохранительных органов, вероятно, с противоположной стороны атриума, с другого балкона второго этажа. Он входит в состав группы, которой каким-то образом удалось проникнуть внутрь комплекса, и теперь она выдвигается на исходные позиции для штурма. Снайпер смотрит в оптический прицел, видит типа с «калашниковым» и платком на голове, понимает, что у него есть цель, получает разрешение (а может быть, и нет?). И он всаживает Рею пулю в голову, но только по какой-то причине промахивается.
«Чтоб тебе пусто было, Джек», – подумал Рей.
Однако это пожелание Джеку никак не решало насущной проблемы. И чем больше думал Рей, тем очевиднее для него становилось, что снайпер находится не напротив и даже не выше, на третьем или четвертом этаже, а значительно выше. Судя по всему, он стрелял через окно в крыше. Если бы снайпер находился на одном уровне с Реем, он ни за что бы не промахнулся, однако если он был высоко, то угол прицеливания получился острым. Если стреляешь вниз, нужно обязательно целиться ниже, поскольку пуля попадет выше точки, куда целиться. Снайпер забыл это правило и взял в перекрестие прицела голову Рея, и пуля прошла выше, пробив платок, но лишь скользнув по макушке, пролив красную жидкость, но не затронув серое вещество. Но, твою мать, было очень больно.
Рей чувствовал, как кровь стекает сквозь волосы. В ушах у него по-прежнему стоял звон, и ему никак не удавалось унять дрожь. Господи, он был на волосок от смерти, так близко, как только можно побывать, не оказавшись в ее объятиях.
Рей попробовал прикинуть, каким будет его следующий шаг. Гм, быть может, обманное движение, чтобы вызвать выстрел, затем стремительный рывок в паузу, необходимую, чтобы передернуть затвор. Но, предположим, Джек стреляет не из неавтоматической винтовки, а из какой-нибудь новой навороченной полуавтоматической штуковины, поэтому винтовка перезарядится сама за одну сотую долю секунды, и Рей, высунувшись после обманного движения из своего укрытия, поймает свинцовую пилюлю.
«Похоже, ублюдок припер меня к стенке», – подумал Рей.
– Снайпер пять, снайпер пять, отзовитесь, – услышал в наушниках Макэлрой.
Проклятье!
– Снайпер пять, цель поражена? Снайпер пять, отвечайте! Черт побери, Макэлрой, что там у тебя?
Макэлрой узнал голос своего непосредственного начальника. Отмалчиваться дальше было нельзя.
– Я сделал один выстрел, – сказал он.
– Можешь подтвердить поражение цели?
– Э…
– О, твою мать, Макэлрой, ты промахнулся? Господи Иисусе, ты точно получишь от меня по полной!
– Нет, я его зацепил; я видел, как пуля пробила платок в задней четверти головы, но он остался жив. Кажется, я здорово ему всадил, но он укрылся в нише. Там он сейчас и сидит.
– Ты держишь его на мушке?
Да уж, он держал боевика на мушке, хоть и изнывая под тяжестью винтовки. Макэлрой стоял в этом неуклюжем полусогнутом положении с вытянутыми руками уже добрых семь минут, обливаясь потом, несмотря на температуру всего сорок градусов по Фаренгейту; поясница у него ныла, словно получив пулю, руки и запястья боролись с накатывающимися судорогами, и он постоянно смещался то в одну, то в другую сторону, стараясь найти более удобную позу. Самое страшное, перекрестие прицела уже начинало описывать круги, которые все увеличивались. Макэлрой не знал, долго ли еще сможет удерживать винтовку и успеет ли подстрелить боевика, если тот внезапно покинет свое укрытие.
