Макэлрой стоял полусогнувшись, сосредоточив весь вес своего тела на пояснице, которая уже начинала протестовать. Он слегка расставил ноги, но ему не удавалось распрямить колени; напротив, он вынужден был держать их чуть согнутыми, чтобы следить за целью. Винтовку он держал исключительно за счет силы своих рук, и это вызывало онемение указательного пальца правой руки на спусковом крючке и сигнализировало о боли напряженным запястьям и кистям. Вот-вот могли начаться судороги, непроизвольные движения, приходящие из ниоткуда, способные испортить выстрел, который он уже делал десять тысяч раз. Отступив назад, Макэлрой опустил винтовку, вдохнул полной грудью прохладный воздух, наслаждаясь его ласковым прикосновением к легким и пересохшему горлу, чувствуя, как приток кислорода добавляет свежей энергии уставшим мышцам, и усилием воли снова взял себя в руки.
Опять заняв согнутое положение, он поднял винтовку, понимая, что ему нельзя будет тратить много времени на наблюдение за целью: нужно будет нажать на спусковой крючок при первой же возможности. Снайпер выкрутил локти внутрь, одновременно указательный палец сдвинул рычажок предохранителя вперед. Ему стало горячо, даже хорошо, он был готов танцевать рок-н-ролл. Прижавшись щекой к прикладу, Макэлрой посмотрел в окуляр, дождался, когда картинка прояснится, и увидел, что неизвестный тип продвинулся чуть вперед и теперь был где-то на фут ближе к своей цели – к балкону, откуда открывался вид на заложников.
И вдруг на него накатилось сомнение. «Почему этот тип ведет себя так осторожно? Почему не разгуливает так, словно все здесь принадлежит ему с потрохами? И почему он какой-то азиат?»
У Макэлроя не было ответов на эти вопросы.
Но, с другой стороны: «У него «калашников». Он в мусульманском, конкретно, в арабском платке. У него микрофон с наушниками, пистолет, нож, как и у остальных, кого я видел. Это террорист, иначе быть не может, это единственное разумное объяснение».
«Нужно его убить, – подумал Макэлрой. – Нужно убить его быстро, пока снова не начались судороги».
Он чуть переместил винтовку, опуская дуло с учетом того, что неизвестный медленно продвигался вперед, почувствовал, как спусковой крючок напрягся, сопротивляясь легчайшему нажатию указательного пальца, и как раз в это мгновение четыре прямых угла перекрестия застыли на лбу азиата – идеальный прицел.
Винтовка выстрелила сама собой.
Стрельба от первого лица в своем апогее. Абсолютная реальность и логическое завершение. Конец пути.
Он наблюдал на большом экране за седьмым номером. Он понимал, что ему нужно следить за остальными мониторами, просматривать этот пассаж и ту лестницу в поисках любых отклонений, возможной угрозы, опасности, медлительности и расслабленности в действиях ребят, но он не мог оторваться от этого экрана.
На всех автоматах втайне от их обладателей были установлены миниатюрные видеокамеры, закрепленные под самым дулом, и каждая камера посылала в реальном времени изображение через сеть Wi-Fi торгового комплекса. Все эти изображения поступали к нему в штаб и выводились на большие экраны, которые заполняли всю стену рядом с мониторами системы видеонаблюдения. Картинки, картинки, повсюду в этой погруженной в полумрак комнате, заполненной свечением мониторов, превращающих все вокруг в голубовато-серое сияние, что только еще больше усиливало сюрреалистическую реальность этого пространства.
Разумеется, изображения с видеокамер на автоматах поступали на карту памяти ТБ-6 и записывались на ней, но он мог выбирать повтор и снова раз за разом воспроизводить понравившийся отрывок.
И вот сейчас он просматривал картинку, отснятую седьмой камерой, наверное, уже в четырнадцатый раз подряд. Этот автомат держал в руках Махир, самый зрелый и самый надежный из всех боевиков – тот, который убил Санта-Клауса. Дрожащее видеоизображение застывало не сразу, но даже когда дуло обводило заложников, выбирая наугад пятерых обреченных и выхватывая их из толпы в мельтешении абстрактных силуэтов и черно-бело-серых образов, можно было отчетливо разглядеть некоторые кадры: выражение ужаса в глазах женщины, угрюмый опущенный взгляд старика, тупое безразличие на лице ничего не понимающего подростка. Затем картинка снова становилась смазанной: Махир выводил их на расчищенный пятачок и ставил на колени. Пока что никто еще не догадывался о том, что будет, потому что это выходило за рамки их понимания. Америка еще не успела познакомиться с той бессмысленной жестокостью, таким презрением к человеческой жизни, свойственным борцам за веру. Ах да, конечно, две тысячи девятьсот человек во Всемирном торговом центре, но то была безликая цифра, не имеющая конкретного смысла. Смерть же этих пятерых окажется гораздо более ужасной и навечно запечатлится в западном сознании, когда новость попадет во Всемирную паутину. Однако это случится еще только через несколько дней.
Итак, вернемся к настоящему. Пять человек, стоящие на коленях, опустив руки. Махир замирает на месте, дуло его автомата больше не мечется по всему комплексу, и нечеткость изображения уменьшается до редких шальных электронов. Крошечная видеокамера взирает вперед из-под ствольной накладки и видит дуло как черный расплывчатый зубец в правом верхнем углу экрана, навечно закрепленный в изображении.
Женщина первая. Камера показывает крупным планом ее затылок, так как Махир буквально прижимает дуло ей к голове. Женщина даже не догадывается о том, что ей суждено войти в историю, и мирно ожидает избавления, которое никогда не наступит. Вспышка, изображение дергается, становится смазанным, облачко дыма – и картинка снова замирает, наполняясь светом, так как женщина падает вперед, чуть вздрагивает и застывает, мгновенно прекратив свое существование. Вместе с животной смертью тело перестает контролировать мышцы, они разом расслабляются, и женщина валится вперед, словно взорванное здание, прямо на пол. Входная рана почти не видна, потому что пуля прошла сквозь волосы, опалив их, раздвинув на мгновение, но они по-прежнему скрывают повреждения, полученные хрупким черепом.
Дуло поворачивается к следующей жертве, мужчине. Тот оглядывается на своего палача, и его глаза округляются от животного ужаса. Вспышка, изображение дергается и становится смазанным, облачко дыма, изображение застывает. Мужчина валится вбок, из кадра. Дальше очередь молодой женщины, полностью погруженной в отчаянную молитву. Она вся съежилась, подбородок вибрирует в такт причитаниям о загробной жизни и взываниям к божеству, из которых состоит официальное обращение к высшей силе; затем вспышка, изображение дергается и становится смазанным, облачко дыма, изображение застывает. Нечто необычное. Женщина не падает сразу, а по какой-то причине остается стоять на коленях еще секунду-другую, и только потом словно плавится изнутри, как будто ее сердцевина становится жидкой, и буквально отлетает вперед.
Четвертым идет старик, он пытается в гневе встать и наброситься на своего палача, поэтому камера дергается дважды – сначала когда Махир, как томагавком, оглушает старика дулом автомата, заставляя его снова опуститься на колени, и затем опять вспышка, изображение дергается и становится смазанным, облачко дыма, скрывающее сам выстрел. Разочарование, потому что пуля попадает старику над ухом и опять исчезает в волосах.
