Александр фыркнул:
— Закон сохранения выключателя. Впервые сформулирован капитаном ФСБ Лукиным
[3]
.
Офицер обиделся.
— Моя фамилия Серов. Се-ров!
— Отставить! — полковник Лебедев уже чуть не подпрыгивал от нетерпения. — Марина, вы готовы? (Она молча кивнула.) Наберите мне… этого, — он протянул, не глядя, руку. Возникшая из тьмы фигура вложила туда мобильник. Полковник поднес трубку к уху — и тут же отдал Марине.
— Алексей, я здесь, — произнесла она. — Что я могу для вас сделать?.. — и после секундной паузы — …хорошо, я иду к вам.
— Ты с ума сошла!!! — взвился Александр.
— Это точно…
Идти в дом Марину не просили, но и не отговаривали. Все всё понимали: риск был нешуточный.
Рисковал один, но ответственность лежала на другом. Полковник Лебедев пожевал губы, посмотрел зачем-то в небо (что он там увидел?) и сказал «Ну, лады. Готовьте ее…»
Александра вывели за пределы периметра — по настоятельному требованию Марины.
Готовили ее в спешке. Заставили снять блузку и надеть броник. Микрофон спрятали в лифчике. У кого-то нашлась летняя курточка — под ее размеры…
На крыльцо она восходила медленно, как старая, заезженная заботами бабка. Ноги отказывали, суставы застревали. Неожиданно захотелось жить — очень острое чувство. Но… не отступать же было? Она шла с поднятыми — на всякий случай — руками. Вспотевшие ладони повернуты к дому…
Дверь приоткрылась.
— Ну что вы, что вы, — зашептал некто, стремительно втягивая Марину внутрь. — Зачем — руки? Опустите же! Опустите! Вы — единственный человек, которому я всецело доверяю. Единственный живой человек…
Голос был знаком ей. Определенно.
После насыщенного светом дворика ничего не было видно, оставалось лишь ждать, когда глаза привыкнут.
— Напомните, если не трудно, где мы встречались? — сказала Марина, чтобы хоть что-то сказать. — Ваш голос мне знаком… и фамилия…
— Понимаю, столько лет прошло. Сейчас я покажу вам… только не пугайтесь…
На мгновение вспыхнул фонарик, выхватив из мрака лицо говорившего.
Ее зазнобило. Разумеется, Марина знала этого человека! Герой одной из ее статей — семилетней давности… ну да, Алексей Львовский, тогда еще — ассистент в Политехе… по версии следствия, убивший своих родителей… как можно было забыть эту фамилию? Она тогда раскопала правду, преподаватель был невиновен… однако вовсе не вернувшиеся воспоминания стали причиной озноба.
Хозяин дома вдруг напомнил Марине совершенно другого человека. Того студента с факультета философии, который… (нет, нельзя об этом!!! только не сейчас!..) который стал ее Третьим…
Наваждение.
Семь лет назад, когда Марина брала у Львовского интервью, никакого сходства она не заметила. Львовский был моложе… другие манеры, другое, в конце концов, освещение… да и студент, собственно, тогда еще жил и здравствовал…
— Здесь небезопасно, — сказал Алексей. — Я уведу вас из прихожей. Вот моя рука, нащупали?
Его ладонь была сухой и горячей. Жар? Болезнь? Или это у Марины руки заледенели от страха и… как ни странно — от возбуждения?
Она не могла в себе разобраться.
— Зачем вы пришли? — послышался женский голос. — Он нас всех убьет… И вас тоже…
Абсолютное безразличие было в этих словах.
— Не слушайте её, никого я не убью.
Свет со двора, оказывается, проникал в дом — сквозь незакрытые части окон, сквозь прорехи в занавесках. Марина уже многое различала, если не в деталях, то в целом. Картина складывалась. Все окна, какие попадались им на пути, были завешены разномастными тряпками. Импровизированная светомаскировка… Они начали подниматься на второй этаж.
— Осторожно, ступеньки, — подсказал проводник.
— Спасибо, я вижу.
Она видела. Наверху было некое подобие лестничной площадки, нависающей над первым этажом. Довольно большой площадки, причем, с ограждением. На полу, опираясь голыми спинами о стойки ограждения, сидели двое: женщина и ребенок… девочка. Их руки, просунутые сквозь балясины, были скручены то ли веревками, то ли толстой проволокой…
Пленницы.
— Мои, — с нежностью сказал мужчина, осветив их фонариком.
Они были обнажены — обе. Левая половина лица у женщины была вспухшей и сизоватой — жуткий кровоподтек…
И сам Алексей был обнажен. Голый он был — если попросту, — ну совершенно голый! Если не считать патронташа на поясе. В руке — двустволка.
Полная шиза…
Во что я вляпалась, подумала Марина, испытывая противоестественный азарт.
— Вам не холодно?.. так…
— Вы же чувствуете, что нет. И это еще одно доказательство, что я прав. Я ПРАВ!!! — внезапно крикнул он — в глубоком восторге. — Знаете, Марина… Вам ведь тоже надо раздеться, — с виноватой ноткой, но вполне твердо закончил Алексей.
— Зачем? — просто спросила она.
— Чтобы стать неуязвимой. Как я, как мои близкие, — так же просто объяснил он.
Она принялась неуверенно освобождаться от всего лишнего. Куртка, туфли — для начала… В темноте не сложно раздеваться, особенно, если ошибочно полагаешь, что тебя не видят.
— Что они на вас напялили, — брезгливо сказал Алексей, спихивая бронежилет вниз.
Маечка, юбка…
— Лифчик тоже… простите… и трусики…
Последнее усилие — и одежда жалкой кучкой лежит под ногами. Где-то там остался ментовской микрофончик…
Мужчина смотрел на нее. Он видел ее. Но взгляд его был — не мужской, нет, даже не взгляд художника, лишенный сексуальной составляющей. Она и вправду чувствовала. Особенный взгляд, каким смотрят невинные дети… или ангелы… бесполые существа, для которых все естественное — прекрасно…
— Как вы чисты.
— Каждый день моюсь.
— Я же не об этом.
— Что вы от меня хотите, Алексей?
— Убить… — равнодушно сообщила привязанная к перилам женщина. — Вопрос, кого раньше…
— Простите ее, она пока не поверила мне. А вы… вы были единственной, кто семь лет назад — после ТОГО ДНЯ… поняли меня и поверили мне. Вы написали правду. Поэтому я не мог вас не позвать… потому что я ваш вечный должник. Вы столько лет писали о несчастных людях, которые жили зря. Я подарю вам право написать о человеке, который жил не зря. Вы живая … вы запомните правду… И я живой, поэтому они нацелили на меня свои стрелы. Мертвые истребляют живых. Меня, вас…
