— Слушай, зачем я тебе? — спросила Марина. — Ты ж привык к удобствам. Я — одно сплошное неудобство. Экстравагантная стерва, отягощенная тяжелым неврозом.
— Я тебя люблю, — ответил он хрипло. — Хочу жить с тобой вместе.
Ёпст! Глядишь, замуж позовет — и что тогда?
— Сашка… — сказала она почти нежно.
— Ну, Сашка.
— Знаешь, как любовь усложняет жизнь? Ого-го!
— И что в ней сложного?
— Ну да, трах с переворотом… Любовь — не синоним секса. И не рабочий термин, обозначающий тип отношений… Пожалуйста, давай закончим с этой мутотой.
— Почему ты перестала со мной спать?
Марина рассердилась. Кинула окурок в чашку.
— Да потому что ты, когда в постель ложишься, носки не снимаешь! И даже часы! Терпеть этого не могу!
— Что ж молчала? Все поправимо.
— Уже нет.
— Вот и объяснились, — криво усмехнулся Александр.
— Вот и объяснились. Чего ты от меня, вообще, хочешь?
Он рывком встал и посмотрел сверху вниз.
— Мне неудобно об этом говорить… — сухо сообщил он. — Мне очень жаль, что приходится говорить об этом…
— Да все тебе удобно. Хрен тебе чего жаль.
— Давай расстанемся друзьями. Согласись, дружба для каждого из нас тоже чего-то стоит, что бы ни было в прошлом… Ты обещала сделать тот материал, о котором мы условились. Мне нужна эта статья… и нужна не мне одному. Мой совет — не порти свою репутацию.
— Какой же ты все-таки мудило, Александр, — сказала Марина почти с восхищением.
— Собирайся, поехали. Я подброшу тебя до вокзала.
Медляк «Наутилуса» отыграл свое.
Среда, утро. ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ
Такого количества машин клиника, возможно, никогда не видела.
Ну, разве что два года назад, когда сюда наезжала экстравагантная принцесса Монако со свитой, да еще в сопровождении губернатора. Впрочем, тогда были сплошь лимузины и прочие дорогие игрушки. Сейчас дело обстояло попроще, и машины, в основном, были казенные: УАЗы, «Нивы» «Волги», традиционный омоновский автобус, два ЗИЛа внутренних войск с кузовами для перевозки людей, и даже почему-то кунг
[10]
«Урал» с надписью «Столовая». Попадались и иномарки.
Автоматчики стояли возле проходной, вернее, возле ворот, контролируя то ли въезжающий и выезжающий транспорт, то ли вохровца на въезде.
Марина уперлась в вертушку, подергала за металлические лепестки и вопросительно посмотрела сквозь зарешеченное окошечко. Контролер ВОХР читал «Комсомолку-толстушку» за прошедшую субботу; впрочем, оторвался от газеты, чтобы равнодушно сообщить:
— Сегодня доступа нет.
— Я из газеты, вот удостоверение, — улыбнулась Марина в окошко. — Меня ждет главный врач.
Контролер уже снова читал. Он произнес, не поднимая глаз:
— В больницу сегодня нет доступа.
— Я журналистка. А изучаете вы сейчас, кстати, мою статью. Позвоните, пожалуйста, наверх, за мной спустятся.
— Сегодня нет доступа.
Голос у контролера был монотонным и лишенным всяких чувств — как у психически больного, оглушенного большим транквилизатором.
— Access denied
[11]
, — пошутила Марина. — А что случилось, в чем дело?
— Нет доступа…
С той стороны будки, со стороны ворот, раздался возглас:
— Серега! Иди сюда!
Контролер неспешно развернулся и посмотрел сквозь стекло. Там его товарищ вохровец бурно общался с водителем и с пассажиром въезжающей «Нивы».
— Зачем? — крикнул хозяин КПП.
— У них пропуск только на машину! Пассажир хочет выгрузить водилу и сам сесть за руль!
Охранник, не удостоив посетительницу взглядом, вышел на улицу.
А Марина как-то даже не расстроилась. Ее унижают? Ее пинают? Обычное дело, прорвемся. Наоборот, такое к ней отношение вызывало прилив сил и профессиональный кураж. Тем более, что сегодня…
«…сегодня депрессивная фаза в моем психозе явно сменилась на маниакальную», — подумала она, мысленно усмехнувшись.
Еще секунда, и она попробовала бы перелезть через вертушку, даром что была в брючках. Однако опомнилась, достала из сумочки мобильник, бумажку с номером и принялась набирать номер главврача…
Дверь, ведущая внутрь больницы, распахнулась пинком. Из коридора вывалились двое. Один мужчина яростно вбивал другому:
— Послушай, капитан, я тебя предупредил, я тебе сорву погоны вместе с плечами, ты сам вместо него на уколы сядешь!..
На этот раз Марина не испугалась и не вздрогнула. Хотя, если честно, сердце забилось чуть быстрее. Разгневанным мужчиной был тот самый, вчерашний. Которого она встретила, уходя и больницы, и который вечером тайно встречался с Александром. Человек, похожий на Вадима…
Пятый… и последний…
Он продолжал распинать своего спутника:
— Вы не врубаетесь, уроды? Это не просто больной, это маньяк, вы там у себя понимаете?! На нем семь трупов!..
Собеседник молчал, жался и мрачнел. «Пятый» заглянул в пустую будку, толкнул вертушку, в сердцах ударил по ней ногой и остановился.
— Ну, бардак.
Секунду он стоял, остывая. Потом закончил речь, расстреляв взглядом безымянного капитана:
— И не надо мне петь, что эта больница городского, а не областного подчинения. Дело — общее. И если весь ваш райотдел не будет мухами летать… если ты лично мне его не найдешь…
Тут он наконец заметил Марину.
Марина сегодня была особенно хороша, и сама это отлично понимала. В тонусе она была. Ведь не куда-нибудь, а в психушку шла. Не хотелось ей, чтоб ее снова принимали за пациентку — ни другие пациенты, ни жутковатый господин Конов… Она улыбнулась незнакомцу, показала взглядом на окошечко, пожала плечами и развела руки.
Тот улыбнулся в ответ. Очевидно было, что он ее вспомнил. Не колеблясь ни секунды, он открыл дверь с табличкой «КПП», вошел в пустую будку и решительно нажал на кнопку. Щелкнуло реле, снимая вертушку со стопора.
Изруганный капитан (капитан милиции, вероятно?) тотчас вышел.
Сердитый начальник капитана (или начальник его начальников?) задержался: посмотрел на Марину, на ее мобильник, на красную книжечку, которую она все еще держала в руке, и сделал приглашающий жест. Она скользнула сквозь вертушку. На миг тела соприкоснулись — на долгий-долгий миг… (не похож он, да не похож же!.. пахнет по-другому… не сходи с ума, дура)… и колдовство рассеялось.
