А может, я просто боюсь услышать правдивый ответ?
И еще — какое ко всему этому отношение имеет господин Пагода, которого так часто по ящику показывают?
* * *
Елена как раз одна, без матери — готовит «студию» к новым кровавым деинсталляциям. Тети Томы нет — ушла. В выходные, когда мать и дочь дома, ее обычно отпускают. Впрочем, на ночь няня всегда возвращается.
План очередной беседы у меня продуман заранее. Выждав некоторое время, я добираюсь до операционной, стараясь шуметь поменьше. Заглядываю в раскрытую дверь…
Девчонка смотрит на меня. Она все слышала, маленькая ведьма. Она меня ждет.
— Может, еще раз вколоть ему седуксен? — киваю я в сторону палаты. — Мучается парень.
— Вколола, сколько надо.
Я вползаю внутрь.
— Побуду здесь, ладно? Скучно одному.
Операционная у них совмещена с предоперацонной — маленькое, чистенькое и очень домашнее помещение. Наверное, когда-то здесь размещалась детская — судя по зайчикам, нарисованным на сводчатом потолке. Кроме этих зайчиков ничего не напоминает о светлом прошлом. Никакой лишней мебели. Операционный стол, пара штативов для капельниц, сухожарый шкаф. Аппарат для наркоза плюс «искусственное легкое». Мойка с краном, который модно повернуть локтем; емкости для дезрастворов, где замачивается инструмент. Полимонитор. На стенах — две мощные ультрафиолетовые лампы.
Родной, до слез знакомый интерьер.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — осторожно начинаю. — Нынешняя ситуация меня по понятным причинам беспокоит. Ты только скальпелем не кидайся, договорились?
Елена замирает возле пакета, куда она сгребла весь мусор, и молча оборачивается ко мне.
— Вспомни, раньше в палате меньше трех любовников не было, все койки были заняты. Это не считая меня. А теперь? Что, количество заказов уменьшилось?
— Нет, не уменьшилось, — признает она после паузы. — Просто мать многим клиентам отказывает.
Елена ответила! Суровая молчальница распечатала уста! А ведь еще вчера любой вопрос, связанный с «заказами», «клиентами» и другой чертовщиной, разбивался о глухую стену…
— Кстати, о матери, — продолжаю я, не дав сумасшедшей радости вырваться на волю. — Чем наша амеба занята?
Только улыбку себе позволяю, легкую, чуть виноватую улыбку.
— Эвглена — это не амеба, — поджимает она губы. — Совсем другое клеточное строение.
— Прости, я плохо разбираюсь в одноклеточных.
Конечно, подобный юмор ее цепляет, все-таки она тоже Эвглена, пусть и Вторая. Однако период отторжения давно нами пройден. Чем больше ярлыков я повешу на ее родительницу, тем лучше. Ярлыки поддерживают тот невидимый деструктив, который я кропотливо выращиваю в рыхлом девичьем разуме, это как корни огромного сорняка.
— Мать сейчас богатых дебилов очаровывает. Это надолго. А почему вы про заказы спросили?
— Да просто в голову пришло. Ты же видишь, нашей «простейшей» все труднее и труднее приводить любовников, которые могут быть хорошим товаром. И, тем более, новых мужей. Когда-нибудь она станет неспособна это делать. А тебе — всего пятнадцать. Она — уже неспособна, ты — еще неспособна. Чем платить за учебу? За развлечения, за клубы, за катание на лошадях?
— Вы это к чему? — напряженно спрашивает Елена.
— Ты гораздо умнее ее. Ты и сама это знаешь. Я вообще не говорю ничего такого, чего бы ты сама не знала. И другие видят, что ты умнее. Да все это видят! Ты могла бы поставить дело совершенно по-другому. Да, я уже обречен, я не увижу результатов. Но ты… ТЫ! Молодая, красивая, настоящая Елена Прекрасная. Ты достойна всего, о чем мечтаешь, потому что ты умница, ты отчетливо видишь, что нужно сделать, чтобы машина снова раскрутилась… не так ли?
Я замолкаю. Мое «не так ли», — обязательная фраза. Девочка должна ответить. Я жду…
— Так, — соглашается Елена.
Я киваю.
— Вдобавок, ты прекрасный хирург. Такая молодая, и проводишь довольно сложные операции… не так ли?
— Так, — соглашается она уже без паузы.
— Твоей подготовке могли бы позавидовать опытные профессионалы… верно?
— Ну… да.
— До чего же мир несправедливо устроен! В тебе, Елена, есть что-то б О льшее, чем просто способности, это факт. Таких, как ты, на земле мало. Честно говоря, я еще не встречал таких, как ты. Я снимаю перед тобой шляпу… (Позитив органично накладывается на деструктив, придавая сорняку жизнестойкость. ) Но твоя предприимчивость, твоя жажда настоящего дела целиком уходит на мытье полов. (Я показываю на швабру. ) Твои руки связаны, твой мозг отравлен страхом. Обидно до слез, ей-богу.
Я наконец ловлю взгляд Елены. Глаза ее повлажнели: похоже, ей тоже обидно до слез. В ее глазах отражается ослепительно белый кафель. Она хмуро интересуется:
— И что дальше?
— Ты изучала паразитов. Тех, которые питаются чужими соками, живут за чужой счет. Ты понимаешь, о ком я говорю. Это существо паразитирует на нас, на клиентах, на тебе. Особенно на тебе. Ведь ты — другая, ты — делаешь. Создаешь. Питаешь своего паразита. А паразитов уничтожают, их уничтожают всеми средствами. Они, как опухоль, которую вырезают. Подумай об этом.
— Да как же… да что вы мне такое предлагаете?! — шипит Елена.
— Я? Предлагаю? — изумляюсь я. — Боже упаси. Тебе не нужны советы дилетантов, ты сама найдешь выход, в этом нет сомнений. А я… Убей меня, если я знаю, как тебе поступить.
Она тупо смотрит на пакет с мусором. Ее глаза белы, как смерть.
— Убей меня, если я тебе хоть в чем-то соврал, — добавляю я спокойно. — Убей меня, Елена Прекрасная.
Двумя рывками, опираясь рукой о пол, я покидаю площадку. Сеанс окончен.
Елена быстро сворачивается, включает кварцевые лампы, запирает операционную и догоняет меня.
— Лично я никого не убиваю, — с обидой сообщает она.
Не убивает, так не убивает. Пусть последнее слово останется за ней…
Душераздирающий вопль потрясает Второй Этаж. Девчонка бросается в палату; я — следом.
Поднеся изувеченные руки к самому лицу, Алик Егоров рассматривает их — глазами, полными ужаса… и вдруг кричит снова — без слов, без смысла, во всю мощь фанатской глотки. Этот выброс эмоций перекрыл бы рев заполненного стадиона.
Человек со свежевырезанной почкой не может вопить. Он — смог.
Кожаные ремешки, державшие руку, освободились, — застежка подкачала. Наверное, пациента привязали впопыхах, абы как. Плохо работаете, девочки! Капельница сдвинута и вот-вот упадет. Игла-«бабочка», выдранная из вены, качается на силиконовой трубочке. Кровь из иглы капает на пол…
В стремительном броске Елена ловит падающий штатив и тоже кричит:
