Руки
Марты беспомощно
и бестолково
заскользили
по его спине,
пальцы, ломая
ногти, зацепились
за ремень джинсов,
но эти жалкие
попытки могли
лишь задержать,
а не предотвратить
падение.
Он
справился сам.
Наверное, тех
мгновений,
которые смогла
выторговать
для него у судьбы
Марта, хватило
на то, чтобы
Арсений пришел
в себя, вцепился
в ограждение.
Теперь уже он,
а не она болтался
между небом
и землей, теперь
уже ей предстояло
совершить
невозможное.
Упав
животом на
припорошенную
мокрыми листьями
площадку, Марта
протиснулась
между прутьями
ограждения,
ухватила Арсения
за левую руку.
— Ты
потерпи, я сейчас...
Арсений, родненький,
ты только не
разжимай пальцы.
— Она не знала,
слышит
ли он ее, она
даже лица его
не видела из-за
ослепительно-ярких
сполохов костра.
— Держись второй
рукой! Ну, пожалуйста!
— Не
могу. Кажется,
я растянул
запястье, когда
хватался за
перила... — Его
голос звучал
спокойно, но
в спокойствии
этом Марте
чудилась
обреченность.
Она
его не удержит.
Не удержит и
уж тем более
не затащит
обратно на
площадку. У нее
не хватит ни
сил, ни пространства
для маневров,
ее собственное
тело уже сползает
вниз по скользкой
от дождя и листьев
площадке.
— Ты
только держись,
я что-нибудь
придумаю.
—
Марта,
ты упадешь.
Отпусти...
— Не
могу. — Чтобы
не разреветься,
она до крови
закусила губу.
— Если отпущу,
упадешь ты. Ты
уже падал из-за
меня...
Она
и в самом деле
не могла. Не
могла позволить
ему умереть
еще раз. Но и
спасти его она
не могла тоже.
Оставалось
ждать, когда
у кого-нибудь
из них закончатся
силы...
Рядом
жалобно взвыл
Грим, просунув
голову между
прутьями ограждения.
—
Грим,
хватай! — Арсений
взмахнул
травмированной
рукой, и мощные
челюсти тут
же сомкнулись
на его запястье.
Теперь
они рычали в
унисон: Арсений
от боли, а борющийся
за его жизнь
Грим от напряжения.
Марта тоже
боролась: из
последних сил,
уже почти теряя
сознание, она
думала только
о том, чтобы не
разжать пальцы.
—
...Да что
же это такое?!
— В ее наполненную
болью и борьбой
реальность
пробился сиплый
голос, а ускользающее
запястье Арсения
перехватила
жилистая загорелая
рука. — Отпускай,
Марта! Я его
держу!
Она
не могла его
отпустить. Не
могла разжать
сведенные
судорогой
пальцы.
— Эх,
грехи мои тяжкие!
— В голосе, знакомом
и незнакомом
одновременно,
добавилось
хрипотцы. —
Держись, парень,
я сейчас... только
перелезу через
ограждение...
ты ж не сможешь,
как Марта... между
прутьями...
Подождите,
дети, я сейчас...
Марта
упустила момент,
когда все
закончилось,
когда боль в
мышцах и связках
сделалась чуть
слабее, а голова
больше не гудела
от напряжения.
— Все,
девочка, можешь
отпускать
своего дружка.
— Щеки коснулась
сухая, вся в
трещинках
ладонь Акима.
— Вытащили мы
его.
Вытащили!
Ей хотелось
кричать от
радости, хотелось
обнимать и
целовать их
всех сразу:
Арсения, Акима
и Грима, но сил
не было. Сил
хватило лишь
на то, чтобы
некрасиво, на
коленках, подползти
к Арсению, заглянуть
в его серое от
боли лицо.
— До
чего ж ты упрямая,
Марта! — Левой
рукой он пытался
одновременно
гладить радостно
поскуливающего
Грима и придерживать
поврежденную
правую. Он даже
пробовал улыбаться,
но получалось
у него не слишком
хорошо.
— Да,
Марта, она такая
— упрямая! —
Рядом с ними
присел на корточки
Аким. — Совсем
как Наталья.
А рука — это
ничего, рука
до свадьбы
заживет. Ты,
парень, не горюй.
И так вон в рубашке
родился. Думал,
не успею уже,
а ты гляди какой
живучий...
— Да,
вовремя вы. —
Арсений смотрел
на Акима внимательно
и настороженно,
так, словно
знал о садовнике
какую-то тайну.
— Не
вовремя, парень.
Опоздал я на
целую жизнь...
— В незабудково-синих
глазах Акима
вдруг блеснули
слезы. — Если
бы раньше догадался,
может, Наталья
бы до сих пор
жила. Но хоть
вас, неразумных,
от беды уберег.
— Он болезненно
поморщился,
прижал натруженную
ладонь к груди.
— Мало времени
у меня осталось,
дети. Я хоть и
неверующий,
а умирать без
исповеди не
хочу. Вы уж
потерпите,
выслушайте
старика...
Аким.
Исповедь.
Как
же он его ненавидел!
Лютой ненавистью
ненавидел,
зубами готов
был вцепиться
в глотку и рвать,
рвать... Он ненавидел
Савву Стрельникова,
но с
не меньшей, а
то и
с большей
силой он любил
Наталью. Ради
нее, ради счастья
видеть дочь
и внучку Аким
готов был на
все, даже на
то, чтобы отказаться
от мести.
Наталья
приняла решение
сама. Она всегда
была смелой
и решительной,
гораздо более
решительной,
чем он. И
тот грех
она взяла на
себя, не позволила
Акиму замарать
душу убийством.
Он
нашел ее на
скамейке в
парке, потерянную,
отчаявшуюся,
но все равно
непостижимо
решительную.
Ему не нужны
были слова,
чтобы понять,
но он все равно
спросил:
— Ты
сделала это,
Наталья?
Она
не нашла сил
ответить, лишь
молча кивнула
в ответ.
— Где?
— В
павильоне... Он
ее почти доделал...
Аким, она едва
ли не живее
меня! Ты веришь?
— Я
верю. — Он верил,
он как никто
другой знал,
на что способен
Савва Стрельников.
— Как ты это
сделала?
—
Ядом.
Я убила Савву
его же собственным
ядом, Аким.
— А
чашка? Ты забрала
чашку?
— Нет.
Я не могу туда
вернуться.
Теперь я убийца!
Чем я лучше
его?
— Ты
лучше. — Замирая
от недозволенной
нежности, Аким
погладил ее
по волосам. —
Иди в дом, Наталья.
Я все улажу.
Он
уладил. Ради
Натальи он
пошел бы даже
на преступление,
а тут такая
малость.
Савва
лежал у ног
статуи, жалкий
с перекошенным
от ужаса лицом.
Что он увидел
перед смертью?
Какие демоны
восстали из
преисподней,
чтобы забрать
его с собой?
Этого не узнать
никогда, да и
нужно ли?!
Аким
едва удержался
от того, чтобы
не пнуть поверженного
врага, остановился
в самый последний
момент, испугался,
что такой недостойной
местью уподобится
тому, кого ненавидел
все эти годы.
В
павильоне было
холодно, казалось,
даже статуи
мерзнут в этом
мертвом морозном
царстве. Урания,
еще незавершенная,
но уже узнаваемая,
смотрела на
Акима с укором,
точно злилась
из-за того, что
теперь ей никогда
не наполниться
жизнью, не вдохнуть
полной грудью,
не сойти со
своего постамента.
Аким
поднял с пола
молоток, взвесил
в руке, всматриваясь
в знакомые
черты. Урания
была божественно
красива, едва
ли не красивее
остальных муз.
После смерти
Саввы Стрельникова
в красоте ее
больше не было
угрозы, а у Акима
не нашлось сил
уничтожить
такое чудо...
Достаточно
просто спрятать
статую, убрать
в такое место,
где Наталья
не увидит ее
никогда. Он
потерял Наталью,
но Урания останется
с ним до скончания
дней.
