Она
не стала спрашивать
откуда, она
спросила другое:
— И
вчера? Вчера
ты тоже уже
знал? — Ей отчего-
то было жизненно
важно понять
именно про
вчерашний день.
И не про день
даже, а про ночь.
Как же он мог
с ней... зная, кто
она такая, как
поступила с
ним пять лет
назад?! Почему
до сих пор пытается
ее защитить?
—
Знал.
— Тяжело, опираясь
на подлокотники
кресла, Арсений
встал, подошел
к Марте. Теперь
он был так близко,
что она чувствовала
его дыхание,
но пропасть,
их разделяющая,
кажется, сделалась
только глубже.
—
Прости
меня. — Она коснулась
кончиками
пальцев его
небритого
подбородка
и тут же отдернула
руку. — Я понимаю,
что прошу о
невозможном,
но все равно...
Арсений, прости
меня, пожалуйста,
если сможешь.
— Уже.
— Он прикрыл
глаза. Лицо его
в этот момент
было смертельно
уставшим, он
даже стоять
без поддержки
не мог — придерживался
рукой за подоконник.
— Раньше, наверное,
у меня не получилось
бы, но теперь...
Я прощаю тебя,
Марта.
Ей
хотелось плакать
от радости и
облегчения,
ей хотелось
целовать его
измученное
лицо и тонкие
музыкальные
пальцы. Проклятая
гордость и
непосильный
груз условностей
не позволили.
Вся ее благодарность
уместилась
в одно-единственное
слово...
—
Спасибо.
— Не
за что. — Арсений
улыбнулся, но
улыбка его была
настороженной,
а во взгляде
читалась
неудовлетворенность.
— Послушай,
если уж у нас
ночь признаний,
ты
больше
ничего не хочешь
мне рассказать?
Видишь, Марта,
я сегодня добрый
и всепрощающий.
Она
бы рассказала.
Она бы даже
нашла силы для
того, чтобы
превратить
в слова то чувство,
которое зарождалось
и набирало силы
где-то глубоко
в душе. И на
условности
бы наплевала,
и на собственную
гордость, только
бы он не смотрел
на нее вот так
— внимательно
и настороженно,
как на врага.
Но бездонная
пропасть, их
разделяющая,
ширилась с
каждой секундой,
а чувства все
никак не трансформировались
в правильные
слова.
—
Извини.
— Марта виновато
улыбнулась.
— Мне, в самом
деле, больше
не в чем каяться.
Но теперь ты
понимаешь, что
нет нужды помогать
такой, как я.
Уезжай, Арсений.
Так будет лучше.
— Для
кого лучше? —
Теперь Арсений
держался за
подоконник
обеими руками,
и Марте казалось,
стоит только
разжать пальцы,
как он сразу
упадет.
— Для
тебя. Ты же видишь,
оставаться
со мной опасно.
— Да,
оставаться
с тобой опасно,
— повторил он
рассеянно, —
но я попробую.
Знаешь, Марта,
я не привык
останавливаться
на полпути.
Обещаю, я доберусь
до правды. —
Наверное, ей
просто показалось,
но в голосе его
прозвучала
угроза.
—
Хорошо.
Мы попытаемся
добраться до
правды вместе.
— Теперь, после
покаяния, она
готова была
принять любое
его решение.
Просто придется
быть в два раза
более осторожной
и внимательной,
чтобы защитить
не только себя,
но и Арсения.
— Ты устал. Давай
я расстелю
постель?
— Не
в моих правилах
отказываться
от таких заманчивых
предложений.
— Он оттолкнулся
от подоконника,
пошатываясь,
подошел к кровати.
— Но предупреждаю,
нет никакого
смысла посягать
на мою честь,
сегодня я не
в форме.
— Я
не буду. — Марта
улыбнулась,
сдернула с
кровати покрывало.
— Я даже могу
посидеть в
кресле, чтобы
не тревожить
твой сон.
— В
кресле не нужно.
— Арсений зевнул,
стащил с себя
водолазку. —
Мне достаточно
твоего честного
слова.
— Даю
слово не тревожить
твой сон и не
посягать на
твою честь.
Марта
отвернулась,
позволяя ему
раздеться,
перед тем как
раздеться
самой, выключила
свет. Когда ее
голова коснулась
подушки, Арсений
уже крепко
спал. Она как-то
сразу почувствовала,
что он спит,
каким-то особенным,
пробуждающимся
только в его
присутствии
шестым чувством.
—
Спокойной
ночи.
Его
кожа была горячей
и чуть солоноватой
на вкус. Ворованный
поцелуй не
принес долгожданного
покоя, наоборот,
разбередил
раны. Марта
уткнулась в
подушку, чтобы
не разбудить
Арсения придушенными
рыданиями.
*****
Арсений
проснулся от
пения птиц. На
мгновение ему
показалось,
что он у себя
на даче, что
птицы поют в
ветвях старой
вишни, той, что
растет прямо
под окном. Но
достаточно
было открыть
глаза, чтобы
понять — он
ошибался. Нет
никакой дачи
и вишни за окном,
да и птицы, похоже,
пели только
в его сне.
—
Доброе
утро.
Марта
сидела в кресле.
Вид у нее был
такой, словно
она и не ложилась
вовсе. А может,
и не ложилась?
Сам он вырубился,
кажется, еще
до того, как
закрыл глаза,
и сон, надо сказать,
пошел ему на
пользу. Тело
больше не отзывалось
болью на малейшее
движение, и
голова не кружилась.
Что еще нужно
для счастья?
—
Доброе.
— Арсений сел
в кровати, погладил
приветственно
рыкнувшего
Грима, спросил
осторожно: —
Ты вообще спала?
—
Спала.
— Марта даже
кивнула в
доказательство
своих слов, но
Арсений не
поверил. Похоже,
так и просидела
в кресле без
сна. Вон какие
у нее шальные
глаза! Такие
глаза он видел
у Селены после
особо тяжелых
ночных дежурств.
—
Врешь.
— Не особо заботясь
о том, смотрит
Марта или нет,
Арсений потянулся
за джинсами,
спросил безо
всякой надежды
на ответ: — Почему
ты мне все время
врешь?
— Я
не вру. — В ее
голосе послышалась
обида. — Я не
понимаю.
Она
не понимает...
Ну, что тут
поделать?! У
каждого свои
представления
о морали. Вчера
ему показалось,
что она искренне
раскаивается,
что еще чуть-чуть,
и она расскажет
всю правду,
может быть,
попросит о
помощи. Не
раскаялась,
не попросила...
Ну что ж, обещание
он давал не ей,
а Нате. А обещания
нужно выполнять.
Возможно, уже
сегодня он
получит недостающую
информацию,
и работать
сразу станет
легче.
— Ты
ведь не выходила
из комнаты? —
спросил Арсений,
натягивая
свитер.
— Нет.
Ждала, когда
ты проснешься.
— Это
хорошо. Скажи
мне, Марта, в
этом доме приняты
совместные
завтраки?
—
Когда
была жива Ната,
все собирались
в столовой к
девяти утра,
а теперь я не
знаю.
Арсений
бросил взгляд
на наручные
часы, удовлетворенно
кивнул.
—
Будем
надеяться, что
традиции еще
в силе. Я сейчас
умоюсь, и мы
пойдем завтракать.
—
Вместе?
— Тебя
что-то смущает?
— Арсений обернулся,
уже стоя на
пороге ванной.
— Общение со
мной может
бросить тень
на твою безупречную
репутацию? —
Он злился и сам
не до конца
понимал причину
своей злости.
— Мне
плевать на
репутацию. —
Марта дернула
плечом. — Просто
я подумала, что
будет разумнее,
если о наших...
— она запнулась,
— о нашем деловом
партнерстве
до поры до времени
не будут знать.
