— Иди
уж, гринписовец
хренов! — Могильщик
подобрал с
земли лопату.
— Иди, пока не
передумал.
Ходят тут
жалостливые,
работать мешают!
—
Пойдем!
— Селена потянула
его за рукав,
уводя прочь
от вагончика
и притихшей
Альмы.
—
Сейчас.
— Арсений сунул
щенка за пазуху,
дернул вверх
молнию куртки,
оставляя лишь
узкую щель для
вентиляции.
— Он, наверное,
маленький еще
совсем.
—
Маленький-маленький!
— злорадно
подтвердил
могильщик. —
Гляди, какой
заморыш! Все
равно сдохнет!
Щенок
не умер. Он долго
болел, приноравливался
к бутылочке
с молоком, дичился
нового хозяина,
а потом как-то
резко пошел
на поправку.
Арсений назвал
его Гримом:
вспомнился
вдруг рассказ
Мережко. В заботах
и хлопотах о
щенке он и не
заметил, как
сам начал
выздоравливать.
Не так быстро,
как хотелось
бы, но все же
гораздо быстрее,
чем прогнозировали
врачи. К тому
времени, как
Грим из беспомощного
малыша вымахал
в огромного
пса, Арсений
чувствовал
себя уже почти
сносно. Денег,
вырученных
за продажу
книги Мережко,
хватило и на
оплату лечения,
и на то, чтобы
снять собственное
жилье, а на горизонте
уже замаячили
странные и
призрачные
перспективы.
Первого
клиента нашла
для него Элеонора,
тетя Селены.
Представительный
мужчина чуть
за пятьдесят,
смущаясь и,
кажется, до
конца не веря
в происходящее.
Попросил Арсения
«выйти на связь»
с его недавно
почившей матушкой.
Женщина ушла
из жизни внезапно.
Не успев рассказать
сыну, где спрятала
семейные реликвии.
Арсений не стал
уточнять, какие
именно реликвии
ему нужно отыскать,
собственно
говоря, в успех
этой авантюры
он и сам верил
с трудом, поэтому
наотрез отказался
от аванса, спросил
лишь, где и когда
похоронена
матушка клиента.
На
кладбище они
пошли втроем:
Арсений, Грим
и приглашенный
в качестве
независимого
наблюдателя
Лысый. Лысый,
пожалуй, был
единственным
в их маленькой
компании, кто
верил в новообретенные
способности
товарища и
счастливую
звезду. А еще
своей беспрестанной
болтовней, сам
того не ведая,
он изрядно
помогал Арсению
отвлечься от
творящегося
вокруг.
Кладбище
было новое,
свежих могил
на нем оказалось
столько, что
Арсений сбился
со счета. И
призраков,
желающих пообщаться,
тоже нашлось
предостаточно.
Он тогда еще
не умел защищаться,
от мира мертвых
отгораживался
простыми
солнцезащитными
очками. Которые
почти не спасали.
И проникающий
в черепную
коробку шепот.
Похожий на
шелест осенних
листьев, доводил
его едва ли не
до умопомешательства,
заставлял
колени подкашиваться.
А кожу покрываться
холодным потом.
За зычный голос
Лысого он тогда
цеплялся. Как
утопающий за
спасательный
круг, чтобы не
слышать, не
отвлекаться.
Ему стало плохо
уже почти на
финишной прямой.
Чтобы не упасть,
Арсений прислонился
спиной к старой
березе, закрыл
глаза, отгораживаясь
от всего и всех,
моля небеса
о маленькой
передышке.
Может
быть, небеса
его услышали,
а может, вмешались
совсем другие
силы, только
дышать вдруг
стало гораздо
легче, а грозный
собачий рык
вымел из мозга
назойливые
голоса. Арсений
с опаской, но
все же открыл
глаза. Призраки
не ушли, но теперь
они толпились
на безопасном
расстоянии.
Грим, который
до этого дня
не демонстрировал
никаких сверхспособностей,
замер у ног
хозяина. Шерсть
на его загривке
грозно топорщилась,
глаза отсвечивали
красным, а с
огромных клыков
на землю падали
клочья пены.
Грим тоже видел
тех, что толпились
вокруг. Он их
видел, а они
его боялись.
—Что
за черт? — Друг
испуганно
вертел по сторонам
лысой башкой
и прижимался
спиной к березе.
— На кого он
рычит, а? Я не
понял, он что-то
видит?
—
Хороший
мальчик! — Прежде
чем ответить,
Арсений погладил
Грима по голове.
— Не подпускай
их ближе, хорошо?
—
Кого?
— шепотом спросил
Лысый. — Тут же
нет никого.
—
Есть.
— Арсений обвел
взглядом взявших
их в оцепление
призраков.
Некоторые из
них выглядели
почти как обычные
люди, другие
были похожи
на бесформенные
серые сгустки.
— Эти?
— В голосе друга
послышался
священный
трепет.
— Эти
самые.
— И
много?
—
Лучше
тебе не знать.
— А
что им нужно?
— Не
знаю, но ты не
бойся, тебя они
не обидят.
— А
тебя? — вдруг
всполошился
Лысый. — Тебя
они могут того...
Арсений
не знал. Слишком
незначительным
был его опыт
общения с другим
миром. Безобидный
коллекционер
Мережко оставался
пока единственным,
с кем Арсению
довелось
контактировать
более-менее
тесно.
— Грим
их близко не
подпустит, —
сказал он уверенно
и как можно
крепче ухватил
пса за ошейник.
—
Замечательно!
Просто великолепно!
— Лысый еще раз
огляделся,
торопливо
перекрестился,
буркнул себе
под нос: — Следующий
раз надо святой
воды взять.
—
Зачем?
Они же не нечисть
какая-то. Обычные
люди, только
мертвые.
— Ага!
Такая банальность
— мертвые люди!
— Лысый осторожно,
бочком, приблизился
к Гриму, сказал
заискивающе:
— Ты от нас далеко
не отходи, Гримушка!
На тебя теперь
одна надежда...
…Она
сидела на мраморной
скамейке перед
усыпанной
свежими цветами
могилой. Аккуратная
сухонькая
старушка с
идеальной
прической и
французским
маникюром.
—
Присаживайтесь,
юноша! — Дама
похлопала
ладошкой по
скамейке, строго
посмотрела
на Грима и сказала
голосом учительницы:
— А собака ваша
пусть в сторонке
посидит. Я, знаете
ли, их и при жизни
не особенно
любила.
—
Грим,
останься с
Лысым. — Арсений
кивнул, присел
рядом со старушкой,
сказал вежливо:
— Добрый вечер!
А меня вот...
— Вы
медиум. — Она
не дала ему
договорить,
по лицу ее пробежала
тень. — Если вы
живой, но видите
меня, значит,
вы медиум.
—
Наверное.
— Он пожал плечами,
ногтем отковырнул
со скамейки
приклеившийся
березовый
листок. — Меня
просили узнать...
—
Скажите,
что тайник на
даче. — Женщина
понимающе
кивнула. — Это
в подвале, стена
напротив двери,
шестой ряд,
если считать
от пола, четвертый
кирпич слева.
Он вынимается,
за ним тайник.
Я всю жизнь
старалась все
предусмотреть
и проконтролировать,
— сказала она
с тяжелым вздохом,
— а вот собственную
смерть как-то
не предусмотрела.
Видите, какая
незадача, юноша!
Вместо
ответа Арсений
согласно кивнул,
спросил после
недолгих раздумий:
—
Может,
передать еще
что-нибудь
вашему сыну?
Она
долго молчала,
а когда заговорила,
взгляд ее потеплел:
— Это
банальность,
конечно, но
передайте, что
я его
очень люблю.
Там, в тайнике,
много разного,
если захочет,
пусть продает.
Только флейта...
Юноша, это инструмент
моего отца, он
был замечательный
флейтист,
замечательный...
