— И
разберись! —
поддержал его
Эдик. — Что-то
мне все это
очень не нравится.
— Он снова отхлебнул
из фляжки, бросил
на Марту внимательный
взгляд. — А ты
хитрая! — сказал
почти с восхищением.
— Всех нас провела.
Сообщника вон
себе даже нашла.
Вы же знакомы,
да?
—
Шапочно.
Крысолов со
светской чопорностью
поклонился
Марте. — Виделись
пару раз. А у
вас, Эдуард,
большой долг?
— вдруг спросил
он безо всякого
перехода.
—
Какой
долг? — Эдик,
приложившийся
к фляжке, от
неожиданности
поперхнулся.
Закашлялся,
обдав брызгами
коньяка платье
Верочки.
—
Карточный.
— Крысолов
продолжал
улыбаться, но
в улыбке его
больше не было
никакой светскости.
— Хватит вашей
доли, чтобы его
покрыть?
—
Самый
умный, да? — буркнул
Эдик, но по его
затравленному
взгляду было
совершенно
ясно, что Крысолов
попал не в бровь,
а в глаз.
— Да
ты подготовился,
как я посмотрю,
наследничек!
— В глазах Ильи
полыхал недобрый
огонь.
—
Подготовился.
— Крысолов
кивнул. — Ваши
кредиторы тоже
подготовились.
Бумаги вот-вот
окажутся в
суде.
— О
как! — радостно
отозвалась
Анастасия. —
Так наша акула
бизнеса, оказывается,
банкрот!
—
Стихни!
— Илья бросил
полный ярости
взгляд на сестру,
потом сквозь
сжатые зубы
процедил: —
Так, а прислуга
что здесь до
сих пор делает?
Вон пошли! Оба!
Зинаида
обиженно вздрогнула,
кутаясь в растянутую
вязаную кофту,
прошла к выходу.
Аким молча
распахнул перед
ней дверь, выходя,
обвел присутствующих
долгим взглядом.
— И
чтобы не подслушивали
мне! — прикрикнул
Илья, уголком
шелкового
галстука стирая
с лица пот.
—
Ба-а-а-нкрот...
— пропела Анастасия
и выпустила
идеально ровное
колечко дыма.
— А
ты сука! Думаешь,
я не знаю, что
твой парижский
проект накрылся
медным тазом?!
Выискалась,
понимаешь,
мадам Шанель!
Обмишурил тебя
твой французишка,
без
портков оставил
и слинял! —
Илья
брызгал слюной,
от его светского
лоска не осталось
ни следа.
— Ах,
мне нужно в
Париж! —
истерично
рассмеялась
Верочка. —
Ах,
мне скучно в
этом вашем
захолустье!
А Париж, оказывается,
дырка от бублика!
— Сама
ты дырка от
бублика! —
Анастасия
стряхнула пепел
прямо на ковер.
—
Курица
пустоголовая!
Скачешь
из койки в койку,
вертишь задницей,
а у самой за
душой ни гроша.
Жила всю жизнь
на Натины подачки.
— Так
я и не скрываю!
—
Верочка
расплылась
в злорадной
улыбке. —
Только
вот мне, курице
пустоголовой,
в отличие от
вас, умных, долги
возвращать
никому не нужно.
Я по средствам
жила, без Парижей
и лишних понтов!
Я не пропаду,
Настенька, ты
за меня не переживай!
Я молодая, красивая.
Это твой поезд
уже
давно
ушел...
Как
же
все это мерзко,
как
предсказуемо...
Марта загасила
сигарету. Все,
нечего ей больше
делать в этом
гадюшнике...
— А
куда это ты
собралась? —
змеиное
шипение Ильи
настигло ее
уже
у
двери. Мы тут
друг о друге
уже
много
всякого интересного
узнали, по-родственному,
так сказать.
Только ты не
при делах осталась.
Может, поведаешь
нам, за что бабка
на тебя сначала
ополчилась,
а потом вдруг
так облагодетельствовала?
Давай, потряси
грязным бельишком,
сестренка!
—
Пошел
к черту! —
Марта
не стала даже
оборачиваться,
со всей силы
хлопнула тяжелой
дубовой дверью,
дышать сразу
стало легче,
хотя бетонная
глыба
тревог и сомнений,
обрушившаяся
ей на плечи
после смерти
Наты, никуда
не делась.
Вот,
не стало Наты,
и карточный
домик родственных
отношений
разрушился
в одно мгновение.
Она вырастила
их всех практически
с пеленок, не
делила на своих
и чужих, а они
от нее отказались.
От нее и от кровных
уз. Ради денег...
Творец,
1938 год (Каллиопа
и
Терпсихора)
Это
был дивный во
всех смыслах
день —
день
его триумфа,
день обретения
новой музы.
А
ведь Савва и
не чаял, что
такое возможно,
за годы жизни
с Прасковьей
почти привык
к тому, что душа
больше не горит,
не рвется в
эмпиреи! Отвык
от света.
Свет,
исходящий от
незнакомки,
был так ярок
и так пронзителен,
что Савва почти
ослеп от этого
неземного
сияния. Не видел
никого и ничего,
отвечал на
вопросы гостей
невпопад, даже
перепутал
названия собственных
картин, чего
с ним отродясь
не бывало.
Тонкая,
изящная, будто
китайская
статуэтка, с
каштановыми
волосами, уложенными
в высокую античную
прическу, с
огромными, чуть
раскосыми
глазами и не
по-славянски
смуглой кожей,
она ни на шаг
не отходила
от плюгавого,
совершенно
невзрачного
мужичка в форме
НКВД. Ее тонкие
пальчики трепетно
вздрагивали
на его согнутой
в локте руке,
а высокие скулы
расцвечивал
яркий румянец,
стоило ей поймать
не в меру пристальный
взгляд Саввы.
Да,
он знал, что
производит
на женщин
впечатление.
Он был из тех
мужчин, которые
с возрастом
становятся
лишь интереснее.
В чем тоже ощущалось
что-то ненасытное,
азиатское, и
глаза его временами
полыхали дьявольским
огнем, в котором
расплавилось
не одно дамское
сердце.
Но он не
рвался в
чужие объятия.
Женщина
сама по себе
не представляла
для
Саввы
интереса,
если
только
от нее
не исходил
свет, заставляющий
сердце быстро
биться,
заставляющий
забывать об
осторожности
и благоразумии,
вынуждающий
жадно
ловить каждый
вздох, каждый
взгляд
той, которой
суждено
стать
его
музой.
Рядом,
будто
почуяв
неладное,
тяжко
вздохнула
Прасковья,
его
развенчанная
муза. Здесь, на
его персональной
выставке, в
окружении
успешных и
властных, ухвативших
удачу за хвост,
она в своем
уродливом,
давно вышедшем
из моды
бархатном
платье
казалась чем-то
нелепым и
ненужным.
Не
человеком даже,
а отслужившей
свой срок вещью.
Под ее по-собачьи
преданным, все
понимающим
взглядом Савве
захотелось
взвыть, оттолкнуть
эту женщину,
убежать, чтобы
не видеть
больше никогда.
В чистейшем
свете новорожденной
музы
Каллиопа
умерла окончательно.
-
Саввушка,
что-то нездоровится
мне. -
Голос
Прасковьи пошел
трещинками.
— Голова
кружится, и
сердце щемит.
Я бы домой пошла?..
На
что она рассчитывала?
На то, что
он уйдет
следом за ней
со своей самой
первой, самой
важной выставки?!
— Иди!
— Он
улыбался ей
вежливо и холодно,
как чужому
человеку. А они
ведь отныне
и есть чужие
люди, не осталось
между ними
ничего, истлело,
осыпалось
пеплом. —
Меня
к ночи
не жди. Сама
видишь, как тут
все...
—
Вижу,
Саввушка.
— В
прощальном
взгляде
— мольба
пополам
с неверием.
— Изменился
ты,
Саввушка.
—
Изменился,
Прасковья. —
Нет
смысла отрицать
то, что очевидно,
что зажигает
жадным огнем
глаза,
а ладони
делает
влажными
от совершенно
мальчишеского
волнения.
—
Разлюбил.
— Она
не
спрашивала;
она сама, без
его подсказки,
вынесла смертный
приговор их
семейной жизни.
