Аким
ответил не
сразу. Он молчал,
а по его старому
лицу, догоняя
одна другую,
пробегали тени.
Когда
Ната прикуривала
сигарету, руки
почти не дрожали.
Есть еще порох
в пороховницах...
— Да
не стой столбом!
Помоги мне!
Аким
кивнул, осторожно,
стараясь не
наступать на
ковер, подошел
к Нате, положил
ладони на спинку
инвалидного
кресла. От его
рук пахло
свежескошенной
травой и дешевым
табаком. Ната
прикрыла глаза,
успокаиваясь,
скомандовала:
—
Вези!
...Это
стояло в павильоне
рядом с ведущей
на второй этаж
винтовой лестницей.
Грубая холстина
занавешивала
это до самой
земли, но Нате
не нужно было
видеть, чтобы
понять, что под
ней. В душе все
еще теплилась
слабая надежда...
Если ничего
не изменилось,
если там, под
пологом, все
осталось как
прежде, то ей
нечего бояться.
— Ты
уже видел? —
Голос звучал
почти спокойно,
почти нормально.
Вместо
ответа Аким
кивнул, и в молчании
его Ната прочла
свой смертный
приговор.
—
Открывай!
— велела она.
Он
колебался. Даже
когда его худая,
похожая на
птичью лапу
ладонь потянулась
к холстине, на
лице читались
сомнение и
страх.
— Ну
же, Аким! — Она
должна это
видеть! Теперь
она просто не
сможет жить,
если не увидит.
Холстина
поползла вниз
с тихим шелестом.
Наверное, с
таким вот страшным
звуком гадюка
сбрасывает
старую шкуру...
Ната, непобедимая
и неустрашимая
Ната крепко
зажмурилась.
Вот
так бы и сидеть
до конца дней
с закрытыми
глазами. Только
бы не видеть,
только бы не
верить, что
пришел и ее
черед.
...Мраморная
муза смотрела
на Нату ее
собственными
глазами, со
снисходительной
небрежностью
улыбалась ее
собственной
улыбкой, ее
собственными
губами зачитывала
ей смертный
приговор. Ее
каменное воплощение
было полностью
готово, от игривого
завитка волос
на виске до
крохотной
складочки на
мраморном
хитоне. Как
такое могло
случиться?!
Ведь тот, кто
задумал эту
проклятую
статую, сошел
в ад, так и не
завершив начатое.
Она хорошо
запомнила, она
видела все
своими собственными
глазами тридцать
лет назад.
От
статуи не должно
было остаться
ничего, кроме
воспоминаний,
но вот же она!
Живая, едва ли
не живее ее
самой! Как так
случилось, что
прошлое воскресло,
обрело мраморную
плоть, заняло
уготованный
ему пьедестал?
—
Савва!
— Крик ярости
взмыл под потолок,
просыпался
на плиты павильона
издевательским
смехом мертвых,
но таких живых
муз. «Ты теперь
одна из нас,
Урания! Ты теперь
тоже мертвая...»
Чтобы
не слышать этот
с ума сводящий
шепот, Ната
зажала уши
руками, замотала
головой, прогоняя
наваждение.
Нет ничего!
Примерещилось!
Кто бы ни затеял
эту игру, она
не сдастся, ее
так просто не
возьмешь!
«Уже
скоро, Урания...
мы ждем тебя...»
Сердце сдавило
болью, Ната
застонала,
беспомощно
и бездумно
зашарила руками
по укрытым
пледом коленям.
—
Тише,
тише! — Запястье
сжала мозолистая
ладонь Акима.
— Я сейчас достану
лекарство. Да
где же оно у
тебя, Наталья?!
Он
нашел, с силой
разжал ее онемевшие
губы, сунул в
рот сразу две
таблетки.
— Все,
Наталья, сейчас
пройдет. Ты
только чуть-чуть
потерпи. — Аким
суетился, черной
тенью метался
между белоснежных
мраморных
статуй. — Я сейчас
вызову «Скорую».
— Не
нужно «Скорую».
— Сердце все
еще сжимала
чья-то невидимая
рука, но дышать
уже стало легче.
Она не сдастся
без боя! Не доставит
ему такого
удовольствия.
— Когда ты это
нашел?
—
Сегодня
утром. Не нужно
было тебе показывать,
я не подумал...
— Но
откуда?!
Она
тоже о многом
не думала. Не
хотела верить,
предпочитала
закрывать
глаза, а теперь
поздно. Каменный
двойник полностью
готов, и это
значит, что
обратный отсчет
уже запущен.
И запустил его
не ее мертвый
муж. Только
один человёк
в мире мог закончить
начатое гениальным
Саввой Стрельниковым.
Как горько и
как несправедливо,
когда нож в
спину вонзают
самые близкие,
самые дорогие...
— Так
я позвоню в
«Скорую»? —
Аким присел
на корточки
перед Натиной
коляской, теперь
их глаза были
на одном уровне,
теперь она
отчетливо
видела то, что
творится на
дне его васильковых
глаз.
— Не
в «Скорую». —
Ната накрыла
своей ладонью
его искореженную
артритом руку.
— Позвони моему
нотариусу, я
хочу изменить
завещание.
Телефон я тебе
сейчас продиктую...
— ...И
вот тут поставьте
подпись, Ната
Павловна! —
Нотариус придвинул
к ней еще одну,
уже бог весть
какую по счету
бумажку. — Все,
дело сделано!
— Это
хорошо, что
дело сделано.
— Ей даже удалось
улыбнуться.
Если бы ручка
не выпала из
враз ослабевших
пальцев, было
бы и совсем
хорошо.
Нотариус
подхватил
ручку, аккуратно
положил ее на
стол перед
Натой, попятился
к выходу.
— Ну,
если я вам больше
не нужен...
—
Больше
не нужны! — Она
не стала рассыпаться
в бесполезных
любезностях.
Времени слишком
мало, чтобы
тратить его
на такие пустяки.
Дело сделано,
и теперь она
может быть
спокойна. Того,
кто находится
по ту сторону
шахматной
доски, ждет
большой сюрприз...
Нотариус
ушел, деликатно
и совершенно
бесшумно притворив
за собой дверь,
но тут же в кабинет
ворвалась
встревоженная
Зинаида.
— Ната
Павловна, да
что ж вы не бережете
себя совсем?!
Аким говорит,
вам плохо стало,
а вы даже врача
не позвали!
Может, сейчас
вызвать?
—
Обойдусь!
— отмахнулась
Ната. Теперь,
когда она решилась,
ей стало так
легко, как не
было уже, наверное,
лет тридцать.
— А
лекарство
выпили? — продолжала
суетиться
Зинаида. — Вы
ж вечно забываете
про лекарства,
Ната Павловна!
—
Зинаида,
угомонись! —
Она хлопнула
ладонью по
столу, и ручка
снова скатилась
на самый край.
Не нужно мне
лекарство.
Знаешь что, ты
мне лучше чая
липового сделай
и принеси варенья.
—
Вашего
любимого —
вишневого? —
Зинаида расплылась
в счастливой
улыбке.
—
Моего
любимого —
вишневого! —
Еще бы закурить,
да вот портсигар
куда-то запропастился.
— Зинаида, где
мои сигареты?
— Так
не знаю я. — Зинаида
взмахнула
руками. — Пропали?
Вот и славно,
вот хоть часочек
поживете без
этой отравы!
Домработница
принесла поднос
с чаем прямо
в кабинет, быстро
и ловко сервировала
журнальный
столик, подкатила
кресло Наты
к распахнутому
настежь французскому
окну.
—
Что-нибудь
еще, Ната Павловна?
—
Ступай,
Зинаида! Дальше
я уж как-нибудь
сама справлюсь.
— Ну,
я тут, неподалеку.
— Она не спешила
уходить, мялась
у прикрытой
двери. — Вы зовите,
ежели что, Ната
Павловна.
