Я начал сомневаться в Маргарет!
Что это было, в чем именно я сомневался, – об этом я тогда еще не знал. Это была не ее любовь, не ее правдивость, или ее доброта, или ее усердие. Тогда что же это все-таки было? Это была она сама!
Маргарет изменилась! Временами в течение прошедших нескольких дней я едва узнавал ее как ту самую девушку, которую встретил на пикнике и кому я помогал охранять ее больного отца. Тогда, даже в моменты ее величайших печалей, или страха, или беспокойства, она была сама жизнь, и забота, и сила. Теперь же она почти всегда была отстраненной, а временами – в противоречивом настроении, как если бы ее разум – само ее естество – не присутствовал при этом. В такие моменты она полностью владела и наблюдательностью, и памятью. Она знала и помнила все, что происходило вокруг или произошло с ней; но ее возвращение к самой себе производило на меня впечатление сенсации, которую могло бы вызвать появление в комнате новой личности. Вплоть до времени, когда мы уехали из Лондона, я был спокоен, где бы она ни была. В моей душе все время присутствовало чувство безопасности, пришедшее вместе с осознанием, что наша любовь взаимна. Но теперь место этого чувства заняло сомнение. Теперь я никогда не знал, была ли присутствующая личность моя Маргарет – прежняя Маргарет, которую я едва понимал и чья интеллектуальная отстраненность создавала неощутимый барьер между нами. Иногда она мгновенно просыпалась. В таких случаях, хотя она могла говорить мне нежные и приятные вещи, которые часто говорила мне и прежде, она казалась наиболее непохожей на себя. Это выглядело так, как если бы она говорила как попугай или под диктовку, как человек, который умеет говорить и играть свою роль, но не имеет собственных мыслей. После одного или двух таких экспериментов мое собственное сомнение начало строить барьер, потому что я не мог разговаривать с ней легко и свободно, что было свойственно моей личности. И так, час за часом, мы все больше отдалялись друг от друга. Если бы не было нескольких странных моментов, когда прежняя Маргарет возвращалась ко мне, полная привычного очарования, не знаю, что могло бы произойти. Но получалось так, что каждый такой момент давал мне новый старт, и я старался сохранить мою любовь неизменной.
Я отдал бы весь мир за возможность поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, кому бы я мог довериться, но это было невозможно. Как мог я говорить о своих сомнениях по поводу Маргарет с кем-нибудь, даже с ее отцом! Как мог я говорить об этом с Маргарет, если она сама представляла тему разговора. Я мог только страдать – и надеяться.
Думаю, Маргарет иногда должна была чувствовать, что нас разделило какое-то облако, так как в конце первого дня она начала избегать меня. Возможно, это объяснялось тем, что она относилась в это время ко мне с большей радостью, чем обычно. Ранее она изыскивала всякую возможность быть со мной, точно так же, как я всегда стремился к ней; так что теперь любая попытка одного из нас избежать встречи, уйти от общения, причиняла новую боль нам обоим.
В этот день в доме, казалось, было очень тихо. Каждый из нас исполнял свою работу или был занят собственными мыслями. Встречались только во время еды: и тогда, хотя мы и разговаривали, все казались более или менее занятыми. Порядок в доме поддерживался безукоризненно. Предусмотрительность мистера Трелони, приготовившего для нас три отдельных комнаты, сделала участие слуг в работе ненужным. Столовая была обеспечена солидным запасом еды на несколько дней. К вечеру я вышел один прогуляться. Я поискал Маргарет, чтобы просить ее присоединиться ко мне. Но, когда нашел ее, она пребывала в одном из ее апатических настроений, а очарование ее молчаливого присутствия, казалось, на меня уже не действовало. Рассердившись на самого себя, но неспособный охладить собственное раздражение, я пошел по скалистому побережью.
На скале с прекрасным, широким видом на море, расстилавшееся пере мной в полной тишине, нарушаемой лишь ударами волн внизу и хриплыми вскриками чаек вверху, мои мысли текли спокойно. И все равно они постоянно возвращалась к одной теме – к сомнениям, которые истомили меня. Здесь, в одиночестве, среди необъятных сил природы, мой разум начал работать по-настоящему четко. Бессознательно я обнаружил, что сам задаю себе вопрос, на который не могу найти ответа. Наконец, настойчивость разума, работавшего без ограничений, заставила меня встретиться лицом к лицу со своими сомнениями. Привычка моей жизни начала утверждать себя, и я начал анализировать факты, тревожащие меня.
Это было столь неожиданным, что пришлось заставлять себя подчиняться логике. Моей точкой отсчета было следующее: Маргарет изменилась – каким образом и под влиянием каких сил? Был это ее характер, или ее ум, или ее природа? Ведь ее физическое обличье оставалось прежним. Я начал группировать все сведения, относящиеся к ней, начиная с ее рождения.
Это было странным с самого начала. Она была рождена, согласно утверждению Корбека, мертвой матерью в течение того времени, когда ее отец со своим другом пребывали в трансе в гробнице в районе Асуана. Этот транс предположительно был наведен на них женщиной, женщиной мумифицированной, но сохранившей, как мы имели разные поводы убедиться в этом даже до эксперимента, свое астральное тело, которым она могла распоряжаться по собственной воле, и активный разум. Имея астральное тело, она не испытывала преград для перемещения в пространстве. Огромное расстояние между Лондоном и Асуаном превращалось в ничто. И та власть которую Колдуны употребляли в некромании, была направлена на мертвую женщину и ее ребенка, возможно мертвого.
Мертвый ребенок! Возможно ли чтобы ребенок был мертв, а потом вернулся к жизни? Значит, в него вселился оживляющий дух – душа?
Если Египетская религия была верна для египтян, то «Ка» мертвой Царицы и ее «Ку» в состоянии были оживить то, что она выбрала. В таком случае Маргарет могла вообще не быть личностью, а просто фазой самой Царицы Теры – астральным телом, подчиняющимся ее воле!
Здесь я восстал против логики. Каждая клетка моего существа протестовала против такого заключения. Как мог я верить в то что не было никакой Маргарет вообще, что это было наделенное душой изображение, использованное в собственных целях женщиной, умершей сорок веков назад..! Каким-то образом мой взгляд на мир стал более светлым теперь, несмотря на то, что появились сомнения.
По крайней мере, у меня была Маргарет!
Вновь логический маятник качнулся назад. Ребенок не был мертв тогда. А если это так имели ли Колдуны какие-нибудь отношение вообще к ее рождению? Было очевидно, – это я также знал от Корбека, – что существовало странное сходство между Маргарет и портретами Царицы Теры. Как могло это случиться? Это не могло быть воспроизведение какого-то родимого пятна, которое запечатлелось в памяти ее матери, ведь миссис Трелони никогда не видела ни одного портрета Царицы Теры. Нет, конечно, даже ее отец не видел этих изображений, пока не нашел усыпальницу всего за несколько дней до рождения дочери. От этого вопроса мне не удавалось так легко избавиться, как от предыдущего. Сомнение приняло конкретное выражение: громадный, непроходимый мрак, в котором, не подчиняясь никакому закону, мерцали нерегулярно и судорожно крошечные точки быстро исчезающего света, что, казалось, продлевает существование самой темноты.
