Гальяно протянул свою пачку, щелкнул зажигалкой, помогая прикурить. Этот молчаливый ритуал отнял остатки сил.
— Что дальше?! — Дэн кричал так же, как кричал до этого Гальяно. Как будто можно перекричать отчаяние.
Прежде чем ответить, Турист сделал жадную затяжку.
— Старик… у него невероятная силища. Он просто держал девочку под водой. Не знаю, как долго. Думаю, долго… Я опоздал.
— Где она?! — Как можно вот так сидеть и рассуждать, сумел бы он помочь или нет?! Как вообще можно сидеть, когда Ксанке нужна помощь?! — Где Ксанка?!
— На дне, — сказал Турист, глядя прямо Дэну в глаза. — Водолазы найдут тело, я уверен.
— Тело?..
— Здесь течение. Если не в затоне, то ниже по реке.
Дальше Дэн не слушал, стаскивал футболку, сбрасывал кроссовки…
— Дэн, ты чего? — В голосе Гальяно — паника. Наверное, думает, что он сошел с ума. А он не сошел, он просто хочет найти Ксанку. Нельзя ей на дне…
Вода холодная, как в проруби. И темно, хоть глаз выколи. На поверхности темно, в глубине темно. А в легких — огонь, и дышать нечем, но останавливаться нельзя, потому что можно опоздать. Он не может опоздать, он обещал…
— Дэн! Дэн, хватит! — Голос знакомый, но неузнаваемый. — Дэн, ты ей уже не поможешь…
Не поможет… Обещал и не защитил…
— Уйди! — Стряхнуть чужие настырные руки и с головой нырнуть под воду. В омут с головой. Вот оно, значит, как…
…Его вытащили на берег силой, как рыбу. Если бы холодная вода не отняла силы, он бы справился, но сил не осталось даже на боль.
Киреев лежал на спине, глядя в черное небо, и сердце его тоже наполнялось чернотой. Он не сдержал слово, опоздал…
— Дэн? — Кто-то присел рядом, осторожно коснулся плеча. — Дэн, ты меня слышишь?
Он слышал и даже понимал, только ответить не получалось.
— Дэн, все закончилось. Не надо так… — Матвей, внимательный, сосредоточенный, в любой момент готовый скрутить, не пустить обратно в реку к Ксанке…
Все закончилось… Восходящее солнце окрасило горизонт розовым, прогоняя самую темную ночь. Все закончилось, и Ксанки больше нет.
Он плакал. Выл в голос, глядя на разгорающийся рассвет. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, когда больно, когда душа превратилась в пепелище…
Ночной лес тих, словно напуган этой бесовской ночью. Если бы не блуждающий огонь, неуловимый и недосягаемый, и тьма была бы кромешной.
Все впустую. Кругом вранье. Нет ничего! А если и есть, то в руки не дается, не признает за хозяина, манит призрачными надеждами и тут же исчезает. Морок…
Лопата с каждой минутой тяжелеет от бесполезной работы, а надежда все никак не оставляет, не желает мириться с доводами разума.
Нет ничего! Все сказка, вымысел! Надо уходить. Зачем ждать рассвета? Только вот гарь манит. Опять ведь обманет, потому что все давно проверено-перепроверено, чертов пепел просеян едва ли не через сито вот этими самыми руками. Пустые надежды, глупые, а ноги не слушаются, несут к проклятому месту.
Черные ели расступаются с недовольным скрипом, колючие лапы зло царапают затылок, не желают пускать. И ноги по колено в пепле. Шаг — облачко. Шаг — облачко. Только посмотреть, одним глазком взглянуть на чудо, обернувшееся пустышкой, мороком.
Идти тяжело из-за пепла. Откуда его здесь столько? Откуда он вообще берется?!
Неважно! Сейчас, на излете этой подлой ночи, уже все неважно, но идти нужно до конца, чтобы не в чем было себя упрекнуть.
Мертвое дерево черной громадиной. Растопырило обгорелые ветви, как для объятий. А из-под пепельного пласта зеленым лучиком пробивается надежда. Свет слишком слабый для блуждающего огня, но в самый раз для одной маленькой занятной штучки.
Сердце стучит набатом, и руки дрожат от радостного предчувствия. Только бы не ошибиться, не обмануться в который уже раз.
Серебряный ключик огнем обжигает ладонь, не признает, не желает себе другого хозяина. Да только не ему решать! Сжать руку крепко-крепко, до боли, любоваться просачивающимся сквозь пальцы ведьмовским светом.
Вот она — гарь! Вот самая темная ночь! Вот ключ! Дальше что? Ждать? Искать? Как оно будет? И будет ли?..
Закрыть глаза, прислушаться. К себе, к лесу. Не спешить, дождаться знамения. Оно должно быть. Как же по-другому!
Тяжело. В голове — гул, колени дрожат, ключ жалит зеленым огнем, и земля ходуном…
Земля ходуном! Начинается!
Открывать глаза страшно, но надо. Столько всего пройдено, столько грехов за душой. Чего уж теперь бояться?
И вот оно, чудо! Там, где все копано-перекопано, с металлоискателем пройдено, свет из-под земли. Поднимается все ближе и ближе, светит все ярче и ярче. Блуждающий огонь под самыми ногами, тянется к серебряному ключику, чувствует нетерпение нового хозяина.
Ждать нет никаких сил. Лопата вонзается в землю, подпрыгивает в руках от нетерпения, как живая. Стук гулкий, как в запертую дверь. Вот он и нашелся, сам в руки пришел. Значит, не сказки, значит, правда все. И награда за терпение вот она, прямо под ногами.
Не сундук, как думалось. Хуже и страшнее.
Гроб… Грубый, почерневший от времени, но все еще крепкий, словно сделанный на века. А может, и на века. Кто же знает, как оно…
Поддеть крышку лопатой, приналечь. Тяжело, и сердце стучит гулко от натуги, а руки дрожат мелкой дрожью. Еще чуть-чуть, самую малость…
Крышка падает, поднимая в воздух столб пепла, набрасывает на лицо серую кисею, и то, что видится сквозь эту кисею, страшно…
Золото, самоцветы, кубки, шкатулки-шкатулочки — много всего, почти до самых краев, а на всем этом богатстве немым стражем — человечий скелет. Черные от золы кости, когтями скрюченные пальцы, череп скалится недоброй ухмылкой, наблюдает провалами глазниц, выжидает, хватит ли решимости покуситься на его богатства.
Небо у горизонта едва светлеет. Скоро придет конец этой ночи. Не все ее переживут, но так всегда было… Самая темная ночь требует жертв. Он тоже принес жертву, и не одну, чтобы наверняка, чтобы у того, кто хозяин всему этому, не возникло сомнений в его преданности. Чтобы был он щедр и милостив.
А под ногами снова дрожит, и домовина медленно врастает в рыхлую землю, уходит вместе с богатством и охраняющим ее стражем. Еще на тринадцать лет уходит… Нужно спешить!
Уже не страшась, горстями загребая монеты и драгоценности, рассовывая по карманам, высыпая за пазуху вперемешку с человеческими костями, вслед за домовиной по пояс врастая в землю… А сияние бриллиантов выжигает душу. Остановиться нужно, а сил нет…
