Она ответила молчаливой понимающей улыбкой и лёгким кивком.
Оставив служительницу Матери ухаживать за Умегатом, старший настоятель Кардегосса извинился и собрался идти к рею Орико. Он смущённо пригласил Кэсерила проводить его до ворот Зангра. Кэсерил был благодарен за приглашение и охотно последовал за Менденалем. Его давешняя ярость и страх уже прошли, оставив после себя слабость и головокружение. На ступенях лестницы колени у него подогнулись, но благодаря тому, что Кэсерил держался за перила, он не упал, а только споткнулся. Менденаль настоял, чтобы Кэсерил устроился в его носилках, а сам пошёл рядом. Кэсерил чувствовал себя полным дураком; он был и смущён, и крайне признателен.
Разговор, которого так страшился Кэсерил, состоялся только после ужина. Паж передал ему вызов принцессы, и Кэсерил неохотно поднялся в гостиную Исель. Она выглядела усталой, при ней была только Бетрис. Принцесса указала своему секретарю на кресло. Свечи ярко горели, но свет, отражавшийся во всех настенных зеркалах, не мог разогнать нависшую над девушкой тень.
— Как себя чувствует Орико? — первым делом спросил Кэсерил.
Девушки даже не спускались к ужину, оставшись с рейной и лежавшим в постели реем.
Бетрис ответила:
— Вечером он, похоже, успокоился, когда обнаружил, что не совсем ослеп — правым глазом он видит пламя свечи. Но он не может толком помочиться, и врач беспокоится, что отёки будут увеличиваться. А он и так весьма отёкший. Даже распухший.
Она в волнении прикусила губу.
Кэсерил кивнул и обратился к принцессе:
— Вы видели Тейдеса?
Исель вздохнула.
— Да, как раз после того, как канцлер устроил ему хорошую головомойку. Тейдес был слишком разгневан, чтобы рассуждать разумно. Ведёт себя прямо как малое дитя. Жаль, что он уже слишком большой, чтобы залепить ему пощёчину. Отказывается от еды, швыряет в слуг чем под руку попадёт, а теперь, когда ему позволили покинуть его комнату, не желает выходить. С ним нельзя ничего поделать, пока он в таком состоянии, лучше оставить его в покое. Завтра ему полегчает. — Тут её глаза прищурились, и она сжала губы. — Ну, милорд, а теперь скажите-ка мне, как давно вы знаете о чёрном проклятии, нависшем над Орико?
— Сара наконец-то поговорила с вами, да?
— Да.
— Что именно она сказала?
Исель поведала ему почти точную историю Фонсы и Золотого Генерала, завершавшуюся тем, как от Иаса к Орико перешли по наследству злой рок и неудачи в делах. Но ни о себе, ни о Тейдесе она не упомянула.
Кэсерил задумчиво провёл по подбородку костяшками пальцев.
— Что же, значит, вы знаете примерно половину.
— Меня не устраивает половина, Кэсерил. Я вынуждена делать выбор, не имея нужных для этого знаний, а потом мир будет судить меня и объяснять мои ошибки моей молодостью и принадлежностью к женскому полу, как будто это является оправданием невежества. Невежество — не глупость, но очень на неё похоже. А я не люблю чувствовать себя дурой. — В последних словах её отчётливо послышались стальные нотки.
Кэсерил виновато опустил голову. Ему хотелось плакать о том, что он сейчас потеряет. Он так долго молчал вовсе не для того, чтобы огородить её невинность — и невинность Бетрис — от этого знания, и совсем не из страха быть арестованным. Он боялся потерять рай общения с ними, их уважение, и уже чувствовал себя плохо, видя смятение в глазах девушек, готовых услышать от него нечто ужасное.
«Трус. Говори же наконец».
— Впервые я узнал о проклятии через два дня после смерти Дондо от грума Умегата, который, кстати, вовсе не грум, а настоятель Бастарда, святой, управлявший магией зверинца для поддержания жизни Орико.
Глаза Бетрис расширились.
— Ох. Я… он мне всегда нравился. Как он себя чувствует?
Кэсерил махнул рукой.
— Плохо. Всё ещё без сознания. А что ещё хуже — он… — Ему пришлось сглотнуть комок в горле. «Вот оно». — Он перестал светиться.
— Перестал светиться? — не поняла Исель. — Я и не знала, что он начал это делать…
— Да, я понимаю. Вы не можете видеть его сияние. Это как раз то, о чём я вам не говорил. Смерть Дондо… — Кэсерил глубоко вздохнул. — Это я принёс в жертву ворона и крысу и молился Бастарду о его смерти.
— Ага, так я и думала, — сказала Бетрис, выпрямляясь.
— Да, но вы не знаете, что моя молитва не осталась без ответа. Я должен был умереть той ночью в башне Фонсы. Но была услышана молитва и другого просителя. Исель, полагаю, — и он кивнул принцессе.
Её губы приоткрылись, и принцесса прижала руку к груди.
— Я молилась Дочери, чтобы она освободила меня от Дондо.
— Вы молились, и Дочь освободила меня, — и он горько добавил: — Но не от Дондо. Вы видели, как на его похоронах боги отказались ответить, кто принял к себе его душу?
— Да, и это значит, что он проклят, изгнан, заперт в этом мире, — подтвердила Исель. — Половина придворных боится, что он бродит по Кардегоссу, и пытается защититься от него разными амулетами.
— Он в Кардегоссе, да. Но не бродит. Большинство неприкаянных душ привязаны к месту своей гибели. Душа же Дондо привязана к его убийце. — Он закрыл глаза, не в силах видеть их побледневшие лица. — Вы знаете о моей опухоли. Только это не опухоль. Вернее, не только опухоль. Во мне находится попавшая в ловушку душа Дондо. Вместе с демоном, который, судя по всему, переносит своё заточение с благословенным спокойствием. Но Дондо не может замолчать. Он кричит на меня каждую ночь. — Кэсерил снова открыл глаза, но не осмелился поднять их. — Все эти магические деяния открыли во мне некое внутреннее зрение. Оно есть у Умегата, у ещё одной маленькой святой Матери в Кардегоссе и у меня. У Умегата… было белое свечение. Мать Клара испускает лёгкий зелёный свет. Они оба говорили мне, что я тоже сверкаю и сияю — белым и голубым светом. — Наконец он заставил себя поднять голову и встретил взгляд Исель. — И я вижу проклятие Орико, как тёмную тень. Исель, послушайте, это очень важно. Не думаю, что Сара знает об этом. Тень не только на Орико — она на вас и на Тейдесе. Похоже, все потомки Фонсы отмечены этим мраком.
После короткой паузы, сидя прямо и спокойно, Исель сказала лишь:
— Это имеет определённый смысл.
Бетрис исподтишка изучала Кэсерила. Застёжка пояса свидетельствовала, что живот его ничуть не вырос, но под её взглядом Кэсерил чувствовал себя чудовищем. Он немного наклонился вперёд и слабо улыбнулся.
— И как же вам избавиться от этого… призрака? — медленно спросила Бетрис.
— Хм… как я понял, если меня убьют, моя душа выпустит их из моего тела, и демон, выполнив свою миссию, вернётся к господину с обеими душами. Я так думаю. Меня слегка беспокоит, вдруг демон попытается схитрить и заманить меня в ловушку, чтобы я поскорее погиб, — у него-то одна мысль в голове, он хочет домой. Или вдруг рука леди разожмётся — демон тогда освободится и вытащит мою душу из тела. Результат будет одинаковым. — Он решил не пугать девушек теорией Роджераса.
