– Да понял я, – вздохнул Лялин. – Только
скажи на милость, какой во всем этом смысл? Убивают бабу, а потом еще трех
человек, которые что-то о ней знали? Давай на минуту представим следующее:
Тагаев является в милицию и говорит: я трахал эту Анну, она делала аборт в
клинике Райзмана, которого мне рекомендовал Лапшин. Ну и что? Где криминал?
Чего ж людей крошить как капусту? Такое имеет смысл лишь в одном случае, если,
ответив на вопрос, кто таинственный любовник Анны, мы сразу видим причину
убийства. Ты следишь за моей мыслью? – хмуро поинтересовался он, должно
быть, вид у меня сейчас страдальчески безучастный, вот Лялин и сомневается.
– Слежу, – вздохнула я. Конечно, я прекрасно
понимала, что он имеет в виду, о том же самом я размышляла, сидя в кабаке, и
даже пиво не помогло разобраться во всей этой чертовщине. Именно чертовщине,
прямо-таки мистической, потому что при всей видимой простоте (все четыре
убийства связаны) внятной картинки не складывалось. Не было ее, хоть
тресни. – Мы узнали, что любовник Тагаев, – пнув ногой камешек,
продолжила я. – Но это абсолютно ничего не дает. Мотива нет. Первое, что
приходит на ум, шантаж, но тогда все четверо должны знать, чем она его
шантажировала, что ни в какие ворота не лезет. С Верой она, допустим, откровенничала,
но Райзман и Лапшин при чем?
– Вот-вот, – кивнул Лялин. – Эта версия не
годится. Либо убийства никак между собой не связаны… да-да… – недовольно
буркнул он, – вопреки всему тому, что успели раскопать и чего успели
домыслить. Не связаны, и все. Либо на яхте не было никакого киллера, убил
кто-то из гостей и сейчас, исходя нервной дрожью, убивает возможных свидетелей.
Тех, кто, по его мнению, мог что-то заподозрить.
– Но Тагаев…
– Да знаю я, Артем звонил. Детка, у меня предчувствие…
ты веришь в предчувствие?
– В твое да, – с готовностью кивнула я.
– Так вот, внутренний голос настойчиво шепчет: Тагаев
здесь ни при чем.
– Вы с Вешняковым сговорились, что ли? – фыркнула
я. – Ну, хорошо, хорошо, – торопливо махнула я рукой. –
Допустим. Из тех, кто был на яхте, исключая повариху и мачо, остались четверо:
я, Сафронов, Никифоров и Лапшина.
– В настоящий момент я бы никого исключать не стал.
Начал бы все с нуля. Правда, есть и третий вариант, – помедлив, сообщил
Олег с печалью. – Нас водят за нос.
– Здрасьте, – развела я руками. – Это в каком
же смысле?
– В буквальном. Нет никакой связи между четырьмя
убийствами, он просто убивал, потешаясь над нашими попытками что-то там
откопать.
– Он псих? – насторожилась я.
– Не знаю. Все это весьма смутно бродит во мне. Я бы
вот так желал выразить все словами, – дурашливо пропел Олег, – но
слов нет. Одни чувства, а их, как известно, к делу не пришьешь.
– Допустим, он псих. Тогда, по логике вещей, он не
остановится, пока не убьет всех, кто там был.
– Точно, – хихикнул Лялин. – Все просто: последний,
оставшийся в живых, и есть убийца.
– Очень смешно, – разозлилась я.
– Ладно, не злись, посмотрим, что накопает Вешняков. Ты
куда сейчас, домой?
– Да, спать хочу.
– Тогда спокойной ночи. – Лялин по-отечески
поцеловал меня в лоб, и я побрела к своей машине.
Его предчувствие плюс мое предчувствие, может, и вправду за
этим что-то есть? Нас водят за нос, пускают по следу, а мы с великим усердием
находим все новые и новые улики. Но не там и не против того. Олег прав, надо
начать заново, выбросив из головы все, что удалось узнать и… легче сказать,
чем сделать. Тут я вспомнила о девице, владелице красного “Фольксвагена”,
которую собиралась еще раз навестить сегодня, завела мотор, Лялин посигналил,
трогаясь с места, я тоже, и в первый момент даже не поняла, что случилось:
из-за угла выскочила машина (джип, а вот какой, разглядеть я не успела), мгновенно
набрала скорость по прямой, и тут же грохнула автоматная очередь. Я вжала
голову в руль и только после этого поняла, что стреляли не в меня. Джип
пронесся дальше по темной улице, и стало так тихо, точно я осталась одна во
всем мире.
Я быстро развернулась и увидела в свете фар машину Лялина,
ее занесло на тротуар, дверь водителя была распахнута.
– Господи, – прошептала я, остановила машину и
бросилась к джипу Лялина, исходя дрожью. Я не хочу видеть то, что сейчас
придется увидеть, не хочу, не хочу… Господи, я не хочу… Он чуть шевельнулся, и
я заорала: – Олег!
– Все нормально, – сказал Лялин, слова давались
ему с трудом.
– Ты ранен?
– Зацепило. Вызывай “Скорую”, а меня не трогай, что-то
со спиной…
Я вызвала “Скорую”, позвонила Артему и устроилась на ступеньке
в ногах Лялина.
– Ты молчи, ладно? А я говорить буду, тебе нельзя… Ты
потерпи маленько, слышишь? Ты меня слышишь? Пожалуйста, потерпи, только не
умирай…
– Дурак я, что ли? – ответил он, я заревела и
засмеялась. – Я еще не осуществил свою мечту.
– Какую? – спросила я. Я знала, что говорить ему
нельзя, но, когда он молчал, было так страшно.
– Должен же я когда-нибудь тебя трахнуть.
– Хоть завтра, только не умирай.
– Боюсь, завтра не получится.
Я держала его за руку, прислушиваясь к реву сирен на соседней
улице, и, когда рядом затормозили машины, вроде бы отключилась, потому что о
тех минутах ничегошеньки не помню. Первое четкое воспоминание: Лялин на
носилках и откуда-то появившийся Артем шепчет:
– Все будет хорошо, он мужик крепкий, вот увидишь… – и
лицо Лялина, бледное, чужое лицо, только усы смешно топорщились. “Скорая”
уехала.
– Ты как? – спросил Артем.
– Не знаю, – честно ответила я, с удивлением
уставившись на свой закатанный выше локтя рукав.
– Вы сможете ответить на наши вопросы? – деловито
осведомился мужчина в костюме и при галстуке. Встречаться с ним ранее мне не
доводилось, но и без того ясно, откуда его принесло.
– Попробую.
Большую часть ночи я отвечала на вопросы. Сначала ребятишкам
в костюмах, потом Вешнякову, потом парням из охранного агентства, где работал
Лялин, появившимся незамедлительно, но терпеливо дожидающимся своей очереди.
– Давай я тебя отвезу домой, – предложил Артем. –
Выглядишь ты довольно паршиво.
