У меня остался единственный близкий человек, который обладал
необходимым набором качеств — ответственностью, порядочностью, — того,
чтобы я могла без опасений доверить ему самое дорогое, что осталось у меня от
прабабушки Софьи. Разумеется, это был Иван Францевич.
Я позвонила ему по телефону и робко поинтересовалась, не
сможет ли он мне помочь. Старик расшаркался и необдуманно пообещал, что готов
для меня на все. Уж не знаю, чем я ему так нравлюсь, возможно, он делает это в
память о моей прабабке.
При таком раскладе ему неудобно было мне отказывать, но,
услышав, что я прошу всего лишь подержать две недели Софьиного кота, Иван
Францевич призадумался.
— Я бы всей душой, но, сами понимаете, боюсь, что Шторм
будет против. И Парфеныч, а я не могу с ними не считаться…
— Но что же мне делать? — в отчаянии воззвала я.
Старик купился на мой жалобный тон. Договорились, что
Парфенычу пока говорить ничего не станем, я принесу кота, а там посмотрим, как
отреагирует на него Шторм.
Я робко поздоровалась с Парфенычем и поставила сумку на пол.
Уже по его шагам за дверью я угадала, что Иван Францевич раскололся раньше
времени.
— Вам Иван Францевич сказал…
— Да сказал! — проворчал старик. — Я-то что,
а вот как пес к твоему коту отнесется! Сама понимаешь, Шторм — собака
серьезная, порвет кота, как нечего делать!
Шторм стоял возле хозяина в явной растерянности. Такого в
его практике еще не случалось. Пса явно разрывали противоречивые чувства:
взглянув на меня, он начинал неуверенно вилять хвостом; переведя глаза на
сумку, обнажал желтые клыки и тихо, угрожающе рычал.
Пока я в сомнении раздумывала, что предпринять, Багратион
внутри сумки зашевелился, требуя свободы.
Была не была!
Я расстегнула «молнию».
Парфеныч крепко прихватил Шторма за ошейник.
Багратион плавным прыжком выскочил на пол, уселся в самой
небрежной позе и принялся вылизывать лапу, делая вид, что до собаки ему нет
никакого дела.
Шторм страшно зарычал и рванулся вперед с такой силой, что могучий
Парфеныч едва устоял на ногах.
Багратион изогнулся, сгорбил спину и взглянул на кавказца с
таким выражением на морде, как будто только сейчас заметил его.
«Это еще что за шавка? — говорил его взгляд. — Она
о себе слишком много вообразила! Конечно, если собака будет знать свое место, я
ее, так и быть, не трону!»
Несколько бесконечно долгих секунд звери играли в гляделки,
и вдруг Шторм потупился и смущенно спрятал морду между лапами. Багратион
удовлетворенно мурлыкнул, принял прежнюю расслабленную позу и продолжил
прерванное умывание.
— Да… это… однако… — растерянно проговорил Парфеныч и
наконец махнул рукой: — Испортили мне собаку… а ведь настоящий охранный пес
был, натуральный зверь…
Я поняла, что могу быть спокойна за свое сокровище, никто
его не тронет. Сердечно распрощавшись со всеми, я расцеловала кота в обе щеки и
удалилась.
Я шла по улице и предвкушала, как послезавтра окунусь в
теплое море и буду лежать под ласковым солнышком…
Вдруг ко мне подбежала смуглая женщина в яркой цветастой
юбке и красном платке. Схватив меня за руку, она умоляющим голосом воскликнула:
— Дэвушка, красавица, помоги, котик разбился, помирает!
Нэ знаю, что дэлать, совсем помирает!
Раньше я никогда не разговаривала с цыганками, опасаясь
мошенничества. Впрочем, и они прежде не проявляли ко мне интереса, видимо,
понимая, что с меня нечего взять.
Но на этот раз я не смогла остаться равнодушной. У нее
умирает кот… Я представила, как переживала бы, если бы что-то случилось с
Багратионом, и послушно пошла за ней.
Может, я просто была под гипнозом, во всяком случае, мне
даже не пришло в голову усомниться в ее словах. .
Она быстрым шагом вошла в проход между двумя домами,
миновала ряд металлических гаражей и свернула в темный угол двора, повторяя:
— Скорее, скорее, красавица! Совсем, совсем помирает!
Оказавшись в глухом и темном закутке, я наконец
почувствовала беспокойство и вырвала у нее руку, воскликнув:
— Ну, где же он?
— Вот, — ответила цыганка и добавила, обращаясь
уже не ко мне: — Вот, привела!
От кирпичной стены отделилась массивная мужская фигура, в
которой я не сразу узнала своего американского дядюшку.
Он протянул цыганке купюру, и ее точно ветром сдуло.
— Что это такое?! — крикнула я в праведном
возмущении. — Что вы себе позволяете?!
При этом я попыталась ускользнуть из темного тупика, но
американец с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью заступил мне
дорогу, и в его руке сверкнул хорошо знакомый мне складной нож с длинным узким
лезвием.
— Ты отдавайт мне даймондс… отдавайт мне камни, и я
тебя отпускайт! — завел он свою старую песню.
Надо сказать, мне она осточертела еще в Парголове.
— Приличный с виду человек, — попыталась я
воззвать к его совести, — гражданин Соединенных Штатов… Ох, как же ты мне
надоел!
Я понимала, что мои слова звучат на редкость глупо, не
хватало только прибавить: «А еще шляпу надел», но я готова была говорить все,
что угодно, лишь бы выиграть время. Хотя что мне это даст — я и сама не знала.
В глухом закутке ожидать помощи было неоткуда.
Тем не менее мои слова неожиданно задели его за живое.
— Да, я гражданин Соединенные Штаты! — истерично
взвизгнул мой родственничек. — Я законоподслушный налогоплательтчик! Я
соблюдайт американский законы! Я гордиться свой страна!
— Ты, «законоподслушный»! — У меня потемнело в
глазах от злости. — У себя в Америке ты, значит, соблюдаешь законы, а
здесь можешь делать все, что угодно, размахивать ножом, угрожать убийством…
Он никак не отреагировал на мои слова и завел прежнюю песню:
— Отдавайт мне даймондс! Мой бизнес в Соединенные Штаты
нуждаться в финансовый вливание! Я как законоподслушный налогоплательтчик
обязан заботиться о свой бизнес, и меня ничто не остановить! Это мой
неотъемлемый право и мой долг перед страна!
Похоже, этого озверевшего налогоплательщика действительно
ничто не могло остановить. Он надвигался на меня неотвратимо, как айсберг на
«Титаник», и размахивал своим ножом перед самым моим лицом…
И вдруг мимо пронеслось что-то огромное, косматое, страшное.
Американец отлетел от меня на несколько метров и рухнул
спиной на грязную землю. При этом раздался такой грохот, словно рядом со мной
обрушился буфет с посудой.
Мой американский родственник, истошно визжа, лежал на земле,
а над ним стояла громадная кавказская овчарка и рычала так глухо и грозно, что
даже у меня по коже поползли мурашки.
