Однако не все так относятся к ценностям. Например, я ни в
коем случае не стал бы рассказывать Твою удивительную историю моему сыну.
Должен признаться, он иногда огорчает меня. Собственные его дела
не слишком хороши, а заботят его только деньги, только процветание, и иногда
мне кажется, что Эндръю ради финансового успеха способен на все, на любую
подлость и даже на преступление. Я пытаюсь внушить ему, что есть в мире высшие
ценности, что не все измеряется деньгами, но он, кажется, думает обо мне, как о
выжившем из ума старике.
Пожалуй, узнай он об алмазах Твоего отца, ему могло бы
прийти в голову, что он имеет на них какие-то права, что может претендовать на
наследство моего покойного дядюшки.
Как грустно обнаружить на старости лет, что собственный сын
настолько не понимает меня, живет чуждыми мне ценностями! Грустно оказаться в
моем возрасте столь одиноким!
Впрочем, стыдно проявлять такую старческую слабость и
уныние. Жизнь моя прошла неплохо и была, пожалуй, счастливой.
Одно плохо: Россия слишком далеко, и я не надеюсь больше
увидеть Тебя, дорогая кузина.
Все больше думаю я о прошлом, о прежних годах, о нашем
детстве. Помнишь ли ты, как августовским вечером мы сидели на ступенях беседки
и разглядывали загорающиеся звезды? Орион, Сириус, Кассиопея, Большая
Медведица, Млечный Путь… Здесь, в Аризоне, и звезды не такие. Хотя, должно
быть, это я не такой — старый и усталый, переживший своих ровесников,
переживший свое время. Одно осталось мне — воспоминания…
Твой кузен Иван».
Я положила письмо обратно в конверт.
Значит, алмазы действительно существовали! Прабабка чудом
смогла сохранить их, сберечь… Но тогда где же они? Куда делись после ее смерти?
Неужели они находились здесь, в этом нищенском доме, и их нашел тот, кто
перевернул все вверх дном в день ее смерти?
Нет, этого не может быть! Если бы тот, кто орудовал в
бабушкином доме, нашел алмазы, он бы затих и исчез с моего пути, получив все,
что хотел. Но после этого был еще погром в конторе нотариуса Кулешова, а затем
— на кладбище… Должно быть, тот, кто шел по следам алмазов, искал у нотариуса
бабушкино письмо, искал — и нашел, и осквернил могилу…
Тут я вспомнила, что не прочла еще третье из найденных мною
писем.
Я достала лист из конверта.
Почерк был другой, совершенно незнакомый, ровный и
аккуратный.
«Уважаемая мс. Голубева!
С прискорбием должна сообщить Вам о кончине Вашего
родственника мистера Джона-Голдбифа. Он тихо скончался в минувшую пятницу в
собственном доме в Финиксе. Ваш адрес я нашла, разбирая его бумаги, и
вспомнила, что мистер Голдбиф часто вспоминал о Вас. К сожалению, последние
годы он был частично парализован, что лишало его возможности самостоятельно
писать письма, прибегать же для этого к чьей-либо помощи он, должно быть,
считал унизительным. Мистер Голдбиф был очень добрым и сердечным джентльменом,
и мне будет его очень не хватать.
Немного о себе. Я присматривала за вашим родственником
последние годы. Он выбрал меня с тем, чтобы слышать русскую речь: я русская,
приехала восемь лет назад из Киева. Впрочем, вряд ли это Вам интересно. Бумаги
и вещи Вашего родственника я передам его сыну Эндрью, хотя, надо признаться,
при жизни их отношения были далеко не идеальны, и он даже не считал нужным
навещать отца в годы его болезни.
Извините, вряд ли это Вам интересно. С уважением, Анна
Синицына. Финикс, Аризона».
Я аккуратно вложила письмо в конверт и откинулась на стуле,
разминая затекшую шею. Вот оно, значит, как… Значит, эти проклятые алмазы все
это время были у бабушки. Как ей удалось сохранить их в течение долгого
времени? Вопрос остается открытым. Но так или иначе, они были, были до
последнего времени. И когда сорок дней назад в больнице прабабушка хрипло
шептала, что оставляет мне алмазы, она пребывала в здравом уме и твердой
памяти. Если бы ей дали еще немного времени, она успела бы объяснить, где же их
спрятала. И тогда я уже стала бы владелицей тех самых африканских алмазов, о
которых рассказывал Иван Францевич…
Я потрясла головой и усилием воли отогнала от себя
прекрасное видение: лучистые камни сияют голубоватым светом. Хотя они могли
выглядеть совсем не так, ведь я никогда не видела настоящих алмазов.
Так или иначе, сейчас их нет, они бесследно исчезли, потому
что, если бы они были спрятаны в доме, их давно бы нашли, ведь какой погром
устроили. Да здесь просто негде их спрятать, все на виду. Хотя ведь обнаружила
же я тайник для писем… Там больше ничего не оказалось, это точно, я проверила.
И зачем тогда бабушка Софья писала, что мне поможет могила Аксиньи Прохоровны?
Очевидно, там и были спрятаны бриллианты. И теперь их кто-то оттуда взял. Вот
только кто?
А это как раз я знаю — их взял тот, кто читал прабабушкины
письма, потому что в России об алмазах никто не знал. Не зря прабабка прожила
долгую и тяжелую жизнь, она понимала, что, если хоть кому-нибудь проговорится о
драгоценных камнях, жить ей останется несколько часов, при нашей-то
криминальной обстановке.
Писем от американского кузена никто не читал, кроме меня и
бабушки. Их просто не нашли. Значит, кто-то читал ее письма в Штатах, в самой
Аризоне.
Ну да мне теперь все равно, где были алмазы, раз уже их нет
ни в этом доме, ни в сейфе у нотариуса, ни в могиле Аксиньи Прохоровны
Коленкоровой…
Коленкор… я вспомнила, что обещала отдать тете Дуне
коленкоровые занавески. Нужно снять их, потом поймать кота и уходить отсюда, а
то вон уже скоро стемнеет…
Я подвинула к подоконнику стул и собиралась уже встать на
него, как вдруг появилась все та же беспокойная близорукая мышь. Очевидно, она
никак не могла совладать со своим любопытством, либо же ей срочно нужно было
куда-то пройти — может, у нее дети брошены или муж загулял… Так или иначе, мышь
очень упорно выползала на свет божий, и кот, разумеется, не мог ей этого
спустить. Завидев черное косматое чудовище, мышь так испугалась, словно не она
только что удирала от него под половицу. Она шарахнулась в сторону и с разбегу
заскочила на стул. Тут уж я завизжала и отпрыгнула подальше — ужас до чего
боюсь мышей! Очевидно, та совсем потеряла голову от страха, потому что вместо
того, чтобы соскользнуть на пол и искать спасения в щелях пола, она зачем-то по
стенке добралась до подоконника и вцепилась лапками в занавеску. Тут Бафатион
совершенно озверел, одним прыжком вскочил на подоконник и тоже вонзил все когти
в занавеску, примериваясь, как бы половчее схватить нахалку. Мышь упорно ползла
вверх к карнизу, кот подпрыгнул и повис на занавеске.
Не зря тетя Дуня уверяла меня, что коленкор — очень прочный
материал. Действительно, под тяжестью кота занавеска не порвалась, но зато
сломался карниз. Металлическая полая труба разъехалась точно посредине, и на
пол из нее посыпались круглые полупрозрачные голубоватые камешки.
