Но тут же перед моими глазами предстала картина: умирающая
старуха шепчет с усилием: «Никому ничего не говори! Люди злы и завистливы… Сама
проживешь…»
Возможно, она не права, но, прежде чем посвящать
малознакомого человека в свои проблемы, неплохо бы самой в них разобраться.
Итак, с чего все началось? Пожалуй, с того дня, когда умерла
прабабка Софья Алексеевна. Она оставила мне кота и завещание. Ну с котом все
ясно, а вот с завещанием… Как там сказано — полдома и все остальное имущество…
Как будто у нее было еще какое-то имущество… И это странное письмо, которое
показал мне старичок-нотариус…
Тогда, в больнице, прабабка не успела рассказать что-то
очень важное. И как знать, если бы она сообщила мне это важное, может, моя
жизнь была бы совсем другой?
— Сонька, Сонька! — Это Ленка теребила меня за
рукав. — Снова ты стоишь как в столбняке и никого вокруг не замечаешь!
По дороге к ее дому мы с ней обе молчали. Она едва боролась
со слабостью, потому что от свежего воздуха кружилась голова, а я была занята
своими мыслями.
Сдав подругу с рук на руки ее маме и оставив их выяснять
отношения, я вышла на улицу и подумала, что старик-нотариус, скорее всего,
прав: если я хочу разобраться с завещанием, нужно снова ехать в Парголово.
С одной стороны, я воспринимала все эти непонятные намеки в
бабушкином письме с недоверием, но с другой стороны — нотариус упорно
утверждал, что Софья Алексеевна была в здравом уме и твердой памяти. Кроме
того, что меня мучило самое обыкновенное любопытство, нужно же в конце концов
выяснить, о чем умолчала старушка и кто желает моей смерти. Иначе я так и буду
шарахаться от каждой тени, и если и спасусь от убийцы, то закончу свои дни в
психушке.
Маршрутка по моей просьбе остановилась недалеко от
парголовской больницы, той самой, где умерла моя прабабка. Санитарка тетя Дуня
никуда не делась и обрадовалась мне, как родной. Она даже расцеловала меня и
прослезилась.
— Вспомнила все-таки нас, навестила! А у меня как раз
смена заканчивается, пойдем ко мне, мать тебе тоже обрадуется. Софьины
поминальные сорок дней скоро, как раз обсудить кое-что нужно, ты ведь за этим
приехала?
— Извините, тетя Дуня, — я невольно отступила на
шаг перед ее напором, — я вообще-то по другому делу. Вы не знаете такую
Аксинью Прохоровну?
— Аксинью Прохоровну? — Санитарка глубоко
задумалась. — Нет, такую не знаю. А это кто же будет?
— Это бабушки моей, Софьи Алексеевны, знакомая. Только
она умерла, наверное, давно уже. Бабушка мне в завещании велела могилку ее
навестить, — придумала я на ходу, — а где она, не написала.
— Да зачем тебе, — протянула санитарка, —
чужие могилы навещать?..
Снова мне показалось, что в глазах тети Дуни мелькнуло
подозрение. А может, просто тетка сильно интересуется чужими делами, своих-то
интересов у нее, почитай, нету..:
Тут я вкратце рассказала про свое посещение нотариуса, не
упоминая про царивший у него в конторе беспорядок.
— Уж не знаю зачем, а только надо, — твердо
закончила я рассказ, — бабушка Софья в письме прощальном велела. И еще
просила на сорок дней заказать поминальную службу.
— Это хорошо, это правильно! — оживилась тетя
Дуня. — Это мы непременно сделаем по самому что ни на есть высшему
разряду… Так умерла, говоришь, Аксинья Прохоровна… Так это, верно, баба Ксеня, она
уж лет пять тому померла. Могилку, говоришь, навестить? Это дело хорошее,
богоугодное, я тебя туда провожу…
В Парголове расположены два кладбища. Одно из них — огромное
Северное, на котором хоронят горожан, жителей северных районов
Санкт-Петербурга. К нему идут специальные маршрутки, к нему протоптана широкая
народная тропа от автобусного кольца, туда ведет асфальтовая дорога от
железнодорожной станции, и по этой дороге непрерывным потоком идут горожане на
свидание со своими усопшими родственниками. Возле ворот всегда толчется народ,
предприимчивые бабки торгуют цветами и еловыми ветками. На самом кладбище
тянутся бесконечными рядами одинаковые могилы последнего времени.
Совсем иначе выглядит так называемое Старое кладбище, на
котором хоронят только коренных жителей самого поселка. Оно маленькое,
полузаброшенное, хотя к нему тоже тянутся время от времени одинокие старухи с
букетиками полевых или садовых цветов.
Сюда и привела меня тетя Дуня.
Возле ржавых ворот, сразу за оградой, притулилась маленькая
деревянная церковка, давно уже нуждающаяся в ремонте. Блекло-голубая краска,
которой кладбищенская церковь когда-то была выкрашена, облезла от дождей и
снегопадов, и стены храма казались почти белыми, как выцветшие от старости и
невзгод глаза деревенской старухи. На покосившемся куполе сидела стая
непременных галок, и какая-то сгорбленная бабка, стоявшая на паперти,
закутанная до самых глаз черным платком, с интересом проводила нас взглядом.
— Тут должна быть ее могилка, бабы Ксени, —
озабоченно проговорила тетя Дуня, оглядываясь по сторонам, — от церкви-то
совсем близехонько… самую малость пройти… помню ведь, возле Вовки Карнаухова,
который под трактор попал… как же я забыла-то… никак отсюда нужно повернуть
налево…
Мы шли между ржавых, давно не крашенных оградок, которыми
обнесены были заснеженные холмики могил с торчащими из них простыми крестами —
где деревянными, где чугунными, где бетонными, с именами и выцветшими
фотографиями усопших.
Тетя Дуня еще раз свернула налево и сказала:
— Ну вот, теперь уж точно пришли. Вот она, Вовкина-то
могилка, а баба Ксеня — аккурат за ней… Да только что же это такое…
батюшки-светы!
Было от чего прийти в изумление, потому что могила бабы
Ксени была полностью разворочена. Простой металлический крест, покрашенный когда-то
давно серебряной краской, валялся на земле. Сам могильный холм был разрыт,
насколько это позволял замерзший грунт. Поодаль лежали старый ржавый лом,
которым, надо полагать, действовали как рычагом, чтобы свалить крест, и рваная
рабочая рукавица. Вывороченная земля была совсем свежая, не успела даже как
следует промерзнуть. Тетя Дуня принялась охать и ахать и возмущаться поведением
неизвестных злодеев.
— Ой, да что же это, да как же? Кому понадобилось такое
сотворить?
— То-то и оно! — послышался голос, это давешняя
старуха-нищенка притащилась от церкви за нами в надежде на подаяние. —
То-то и оно, что безобразие! — продолжала она. — Пришли ночью,
могилку разрыли, до гроба, правда, не докопались, спугнул, видно, их кто-то. А
может, лень стало землю-то мерзлую ковырять…
— Да зачем? — взвыла тетя Дуня. — Кому оно
надо?
— Хулиганство! — припечатала старуха. — И
никому дела нету.
— У Ксени-то никого не осталось, — вспомнила тетя
Дуня, — был сын в городе, да, должно, спился… Сюда и при жизни ее глаз не
казал…
— Давно это случилось? — спросила я нищенку. Очень
мне не понравились такие совпадения: как только я собралась к нотариусу
Кулешову — сразу же к нему в контору залезли неизвестные злоумышленники, ничего
вроде бы не взяли, но перепортили все документы. Далее, как только я решила,
руководствуясь бабушкиными указаниями из письма, отправиться на могилу Аксиньи
Прохоровны, так сразу же неизвестные злоумышленники ее разоряют.
