— А я один раз играла в экспериментальном спектакле по
роману «Сага о Форсайтах», так спектакль продолжался трое суток с небольшими
перерывами на сон и обед… Ой, Ленечка, ты уже вернулся? — Лола наконец
заметила появление своего компаньона. — Ты так быстро? А мы с Толиком кофе
пьем…
Леня хотел было возмутиться той бесцеремонностью, с которой
Анатолий занял его место, но вовремя спохватился — ведь он сам с трудом добился
того, чтобы Лола приняла в дом его старинного знакомого… Поэтому вместо едва не
сорвавшейся с губ ревнивой реплики он благосклонно произнес:
— Бойцы вспоминают минувшие дни? А мне, Лолочка, ты не
нальешь кофейку?
— Сейчас, — отозвалась Лола, но даже пальцем не
шевельнула. — Так вот, главная трудность, само собой, — продолжила
она, — главная трудность заключалась в том, чтобы запомнить весь текст
роли. Целый роман все-таки… Конечно, у нас был суфлер, но какой же настоящий
артист полагается на суфлера? У меня, между прочим, всегда была отличная
память, что очень ценили режиссеры…
— У меня раньше память тоже хорошая была, —
вздохнул Анатолий. — Телефоны всех знакомых девушек наизусть помнил! Без
записной книжки! А это, доложу вам, немало!
Он протянул Лоле опустевшую чашку, и та моментально ее
наполнила. Маркиз удивленно проследил за ней, но его не замечали, как будто он
стал человеком-невидимкой.
— А теперь-то память совсем никакая стала! —
пожаловался Анатолий, шумно отпив кофе. — Вон, стишок маленький, и то
никак вспомнить не могу! Одно слово — возраст!
— Ну какой там возраст! — поощрительно улыбнулась
ему Лола. — А какой стишок?
— Может быть, и мне тоже нальют кофе? —
осведомился Маркиз с нарастающим раздражением.
— Сейчас, Ленечка, — невозмутимо отозвалась
Лола. — Так какой же стишок?
И Топтыгина прогнал
Из саней дубиной,
А смотритель обругал
Ямщика скотиной!
— Ты бы еще на стул встала, — ревниво проговорил
Маркиз, которого уже всерьез начало раздражать установившееся между Лолой и
Анатолием родство душ.
Однако никто не обратил внимания на его эмоции.
— Во-во! — радостно подтвердил Анатолий. —
Именно так тот мужик и говорил!
— Это даже в школе проходят, — поучительным тоном
продолжила Лола. — Про то, как медведя за генерала приняли…
— Постой! — вскинулся Маркиз, моментально забыв о
ревности и обиде. — Медведь, говоришь? Ну точно — медведь! Как же это я
сразу не догадался?
— Ленечка, ты только, пожалуйста, не волнуйся! —
На этот раз Лола обратила на него внимание. — Ты, главное, так не
переживай! Налить тебе кофейку? Сейчас я тебе налью… ты присядь… Анатолий,
подвиньтесь, пожалуйста!
Анатолий передвинулся вместе со стулом, чем весьма
обеспокоил Аскольда. Кот недовольно фыркнул и соскочил на пол с тяжелым мягким
звуком, как будто уронили мешок цемента. При этом на его морде отчетливо
читалось следующее: «Некоторые люди совершенно не ценят своего счастья! Я
благосклонно оказал ему доверие, забрался на колени и даже немножко помурлыкал,
а от него всего-то и требовалось спокойно посидеть, не создавая мне неудобств…»
— Садись, Ленечка! — заботливо проговорила Лола,
поставив перед Маркизом чашку кофе. — И главное — не переживай! Нервные
клетки не восстанавливаются!
— Да как вы не понимаете? — Маркиз взмахнул рукой,
едва не сбросив чашку со стола. — Он потому и прочел перед смертью это
стихотворение, что хотел тебе сказать — что-то важное связано с медведем! Что
он перед этим тебе сказал?
— Она, говорит, мне это отдала… ты должен его взять и
вернуть… и найдешь его там… А где там — не успел сказать, начал бредить… стихи
эти начал читать…
— У него в бреду всплыли эти стихи, потому что он хотел
тебе сказать, где нужно взять то, что она ему отдала! Он хотел сказать тебе
именно про медведя!
— Про какого еще медведя? — удивленно переспросил
Анатолий и переглянулся с Лолой. — Что это с ним?
— Про какого медведя? — Маркиз замахал
руками. — Про самого обыкновенного медведя! Литературного! То есть
музейного! С подносом в лапах!
— Кажется, он тоже бредит! — Анатолий повернулся к
Лоле. — У него такое раньше бывало?
— Да вроде нет, — вздохнула Лола. — Но все
когда-нибудь случается в первый раз! Ленечка, ты, главное, не волнуйся, мы
сейчас вызовем врача, тебе сделают укол, и все будет хорошо… Ты забудешь про
всех этих медведей…
— Не надо никакого врача! — возмущенно перебил ее
Маркиз. — Не надо никаких уколов! Я не хочу забывать про медведя! Я
наконец понял, что имел в виду тот человек… как его звали — Упертый? Не
случайно он два раза ходил в Музей-квартиру Панаева! Ведь там, в холле музея,
стоит медведь!
С большим трудом Лола поверила, что у Маркиза действительно
все в порядке с головой.
— Черт, как неудачно все, и туда надо и сюда, —
возбужденно бормотал Леня, — хоть разорвись. Ладно, медведь подождет.
Анатолий, собирайся, к Окуню поедем!
Василий Окунь неожиданно почувствовал нестерпимый голод.
В последнее время с ним часто случались такие приступы
зверского голода — от страха, от волнения, просто от усталости на него
накатывало неудержимое желание немедленно что-то съесть. Он замечал, что
прибавляет в весе, но ничего не мог с собой поделать: если немедленно не
утолить этот голод, ему станет совсем худо. Начнут дрожать руки, потемнеет в
глазах…
В последнее время все чувства у него обострились — если
хотелось есть, то зверски, если он спал — то как убитый, без просыпу, однако
чаще всего он совсем не спал, лежал в гостиной на диване, обливаясь потом, хотя
в комнате было прохладно: он мучился от духоты, поэтому раскрывал все форточки.
В спальню он не заходил с тех самых пор, как нашел там на широкой супружеской
постели мертвую Маргариту.
Когда в тот вечер он вошел в квартиру и увидел ее жуткое
синее лицо с лиловым вывалившимся языком, он подумал, что все пропало, что это
наказание ему за убийство Сергея. Однако тут же опомнился и позвонил Кондрату
Матерых. Этого делать ни в коем случае было нельзя, но он растерялся. Кондрат
наорал на него и велел затаиться, потому что для милиции он, конечно, будет
теперь первым подозреваемым. Василию удалось перевести стрелку на Сергея — все
знали, что он был любовником Маргариты. Милиция вроде бы от него отстала,
однако сегодня нашли машину Сергея, и, чем черт не шутит, может, и самого его найдут…
Есть хотелось до умопомрачения, желудок сводили спазмы.
Можно, конечно, дотянуть до дома, но там вряд ли найдется
какая-то еда. Домработница, как ее… Александра, грубит, смотрит косо, денег
каких-то требует…
И вообще, после смерти Маргариты собственная квартира не
вызывала у Василия ничего, кроме страха и беспокойства.
