Людочка вытерла глаза, взглянула на себя в зеркало и пришла
в ужас.
Макияж был безнадежно испорчен.
А что, если сейчас появится клиент или, не дай Бог, шеф
Василий Романович?
И правду говорят — помянешь черта, а он уже тут как тут. Не
успела Людочка подумать про шефа, как дверь распахнулась и на пороге появился
Василий Романович Окунь.
Людочка не видела его несколько дней и невольно отметила,
как он изменился. Раньше шеф был бодрым и бойким мужчиной с намечающимся
брюшком и хорошо видной лысиной на затылке. Теперь лицо шефа было бледным,
круглые щеки запали, глаза смотрели беспокойно и затравленно. Фигура же, наоборот,
приобрела некоторую рыхлость и мешковатость, как будто убрали из костей
кальций, и теперь шеф гнулся во все стороны, как резиновая игрушка. И живот,
который раньше едва намечался, теперь нельзя было скрыть даже свободным
пиджаком. Неудивительно, что он так изменился, тут же прониклась сочувствием
Людочка, ведь человек потерял жену. Шеф едва кивнул ей и прошел в кабинет.
Людочка не посмела заговорить с ним сама. Однако шеф крикнул по переговорнику,
чтобы она принесла кофе.
Только Людочка собралась нести в кабинет дымящуюся чашку,
как дверь офиса открылась и на пороге появился мускулистый парень с цепкими
глазами. Людочка хотела спросить, по какому он делу, но парень так сверкнул на
нее глазами, что слова застряли в гортани у запуганной секретарши. Даже
черепаха замерла на месте и на всякий случай втянула голову под панцирь. Не
говоря ни слова, парень оглядел помещение и махнул рукой.
И тогда в офис вошел тот самый страшный человек, которого
Людочка уже видела несколько дней назад, после всех трагических событий. Она
никому про него не рассказывала — он так велел, а ослушаться Людочке не
приходило в голову.
Тогда, тридцатого марта, когда она пришла в офис и застала
тут одну черепаху и вскрытый сейф, она сразу взялась за телефон, чтобы
позвонить шефу.
— Никуда не надо звонить! — сказал тягучий голос.
На пороге стоял человек среднего роста, одетый в простую
темную куртку, без шапки. Редеющие волосы плотно прилегали к черепу, как
приклеенные. Человек молча смотрел на Людочку очень светлыми глазами, и у нее язык
не повернулся спросить, кто он такой и по какому вопросу пришел в их офис.
Мужчина вынул руки из карманов, на правой руке не хватало
половины большого пальца. Он подошел к стойке, разлепил тонкие губы и стал
задавать Людочке вопросы. Она отвечала односложно, по большей части
отрицательно — ничего не видела, вчера ушла раньше, никто в офис не приходил…
Взгляд его становился все пронзительнее, так что Людочка старалась не смотреть
мужчине в лицо, но тогда в глаза лезла страшная беспалая рука, лежавшая на
стойке. К концу разговора Людочка была мокрая как мышь.
И вот сейчас в офис вошел этот же самый мужчина.
Людочка дернулась, привстала, бросила испуганный взгляд на
дымящуюся чашку кофе, которого дожидался Окунь, но страшный мужчина искоса
зыркнул на нее и протянул своим холодным, тягучим голосом:
— Сидеть!
— А к-кофе… — робко пискнула Людочка. —
Василий Романович просил к-кофе…
— Обойдется! — отрезал страшный человек и вместе
со своим телохранителем скрылся в кабинете шефа.
Людочка послушно замерла и на всякий случай даже сложила
руки на коленях, как послушная первоклассница.
И тут из переговорного устройства на ее столе донесся тот же
холодный, тягучий голос:
— А вот и мы! Не ждал?
Людочка испуганно взглянула на переговорник. Шеф включил его
у себя на столе, чтобы попросить кофе, и забыл выключить. Конечно, Людочка
могла выключить свой динамик, но косой взгляд страшного гостя как будто
парализовал ее, и она не могла пошевельнуть пальцем.
— Вы же… ты же знаешь, Иван… Терентьевич, что я тебе
всегда рад! — послышался из динамика голос Василия Романовича.
Однако узнать голос шефа было трудно — всегда начальственный
и самоуверенный, теперь он был робким и дрожащим.
На этот раз Людочка очень хорошо понимала шефа — на нее тот
страшный гость, который только что проследовал в кабинет, тоже действовал, как
удав на кролика.
— Знаю, — насмешливо ответил гость, — все я
про тебя знаю, Вася, так что можешь не париться, не разыгрывать преданность…
Все равно я тебя насквозь вижу!
— Да что вы… что ты, Иван, я же перед тобой как на
духу… весь тут! Ты же знаешь! — отозвался шеф и даже попытался засмеяться
для большей достоверности, но вместо смеха у него получилось какое-то куриное
квохтанье.
— Вот и расскажи мне как на духу, куда делся тот
конвертик желтый, где бумаги важные лежат. Такие бумаги, Вася, до которых тебе
и дотрагиваться-то не положено было.
— Так я же…
Людочка воочию увидела, как страшный человек, которого
называли Иваном Терентьевичем, кинул на Окуня такой взгляд, от которого ее шеф
тут же замолчал, как будто язык замерз прямо у него во рту.
— А положено тебе было, Вася, бумаги эти получить и мне
передать в целости и сохранности. Ты же этого не сделал.
— Иван… Иван Терентьич! Да вы не меня ли подозреваете?
Я же вам рассказал, как дело было! — горячо заговорил Окунь.
Людочка готова была поклясться, что он трясет головой,
клятвенно прижимает руки к груди и брызгает слюной. Мимоходом ее удивило, с
чего это она представляет шефа в таком жалком виде, ведь раньше он всегда
говорил уверенно, спокойно и деловито. А может, это только ей так казалось?
— Ты рассказал, — снова послышался тягучий голос
Ивана. — Ты-то рассказал, что привез вам курьер из Смольного тот
конвертик, что вместе с компаньоном твоим Евсюковым положили вы тот конвертик в
сейф и поехали на банкет.
— На презентацию, — не своим, робким блеющим
голосом поправил Окунь.
— Мне это вовсе без разницы. Это ты, Вася, вечно
болтаешься по разным тусовкам да банкетам дармовым! Ладно, мне-то что, раз
приглашают.
— Фирма должна поддерживать свое реноме, а то дела
плохо пойдут, — угодливо поддакнул Окунь.
— Да у тебя, Вася, всего и делов-то было, что конвертик
тот получить! — рассмеялся Иван.
Смех его был страшнее голоса, так что Людочка у себя на
месте окаменела и мысленно попрощалась с жизнью.
— Фирмочка твоя слова доброго не стоит, для того и
организовал я ее и тебя директором поставил, чтобы конвертик тот на законных
основаниях можно было вам из Смольного отправить. Мне светиться, сам понимаешь,
никак нельзя, а тебе — в самый раз. Только для этого ты и годишься. А больше ни
для чего. Потому что ты, Василий, был никто и стал никто. И звать никак.
— Да, Иван Терентьич! — жалобно вскричал
Василий. — Ну говорил же я! Признаю! Признаю, что недосмотрел, понадеялся,
думал, что Сергей — честный человек. Ошибка моя в том, что доверил ему ключи от
сейфа! Но я же у вас совета спрашивал, когда его в компаньоны брал! И вы
согласие дали!
