Вот, значит, как.
Его пронзила обида, возмущение… так поступить с компаньоном,
можно даже сказать, с другом… впрочем, хорош друг… что он сам вытворял за
спиной Василия с его женой…
Ледяная вода подступила к горлу, поднялась выше…
Некогда предаваться самокопанию! Некогда лелеять свои обиды!
Спастись, спастись любой ценой!
Он схватился за ручку, попытался открыть ее под водой, но
рука соскользнула, а при второй попытке ручка отломалась.
Вода поднялась до губ, захлестнула лицо…
Неужели это все?
В первый момент он готов был принять такой конец.
Сдаться, закрыть глаза, прекратить всякое сопротивление…
больше не видеть лицо предателя-компаньона, лицо опостылевшей любовницы, не
вздрагивать каждый раз, услышав холодный, безжалостный голос Ивана…
Но потом его охватил ужас: неужели он погибнет в ледяной
весенней воде, неужели рыбы обглодают его лицо, неужели невский ил похоронит
его под своей скользкой толщей?
Сергея передернуло от такой перспективы.
Холод проникал в его тело, заполнял каждую его клетку.
От холода Сергея охватывало предсмертное ледяное, тупое
безразличие.
Он и прежде был безволен, плыл по течению, делал то, что от
него ожидали окружающие, а теперь, в этой черной воде, можно было окончательно
отдаться этому безразличию.
Сознание мутилось, но тело не хотело сдаваться, не хотело
умирать, оно само, без его участия из последних сил боролось за жизнь.
Тело повернулось на бок, сложилось пополам. Ноги подтянулись
к подбородку и, распрямившись, как стальная пружина, ударили в боковое стекло.
Стекло выдержало.
Вода наполнила машину до самой крыши.
Дышать больше было нечем, и Сергей почувствовал странное
облегчение — сейчас все кончится, больше не надо будет бороться, не надо будет
думать…
Но упорное тело действовало само, без его приказов.
Снова ноги подтянулись к подбородку, распрямились, ударили в
стекло…
Проклятое стекло снова устояло.
Ну все… на этот раз, кажется, действительно все…
Ему очень хотелось вдохнуть полной грудью. Пусть это будет
самый последний вдох. Пусть при этом легкие наполнятся ледяной водой, пусть они
разорвутся от боли, пусть…
Он снова неловко повернулся на бок… и тут ему на глаза
попалась вторая дверца, с пассажирской стороны. Та, через которую выскочил
Василий.
Выскакивая, он неплотно захлопнул ее.
Правда, давление воды со страшной силой прижало эту дверцу к
корпусу, но теперь, когда внутри машины тоже была вода, давление
уравновесилось.
Ни во что не веря, ни на что не рассчитывая, в последнем
безнадежном порыве Сергей навалился плечом на эту дверь, и — о чудо! — она
медленно, с трудом открылась.
Сергей оттолкнулся ногами от противоположной стенки, с
трудом протиснулся в проем, выскользнул из погружающейся машины и рванулся
вперед и вверх…
Правда, на какое-то время он полностью утратил представление
о направлениях, не мог понять, где верх, где низ, где спасительная поверхность,
где илистое речное дно — вокруг него был только мутный сероватый кокон ледяной,
беспросветной, безнадежной темноты, но тело опять само решило за него эту
задачу, само поняло, где спасение, само рванулось из смертельного плена — и
Сергей прорвал невидимую границу, его голова оказалась над водой и он сделал
мучительный, разрывающий легкие, но такой желанный вдох…
Он дышал и не мог надышаться.
В первый момент казалось, что больше ничего не нужно, кроме
этого сырого весеннего воздуха, пахнущего смолой, талым снегом, ржавым железом,
пеньковыми канатами и мокрыми досками. Но затем, когда легкие наполнились
кислородом, он понял, что до спасения еще очень далеко. Ледяная вода не хотела
отпускать его, она сковывала движения, замедляла ток крови, проникала к самому
сердцу, сжимая его, словно ржавыми клещами.
Ко всему прочему мокрая одежда стала тяжелой, как свинцовые
гири, и тянула Сергея в речную глубину.
Он понял, что главное сейчас — двигаться, двигаться, пока
хватает сил, и сделал несколько сильных гребков.
Плавал он хорошо, но, конечно, не в таких условиях — в
теплом южном море или в голубой прозрачной воде бассейна, а не в ледяной
апрельской реке, да к тому же в мокрой, тянущей на дно одежде…
Двигаться, двигаться!
Еще несколько гребков…
Сознание снова начало мутиться. Холод довершал свое дело,
лишая его последних сил, лишая остатков воли.
И в тот момент, когда ему казалось, что все кончено, он
почувствовал под ногами илистое, неровное дно.
Сергей сделал еще одно, последнее усилие — и потерял
сознание.
И опять оно вернулось к нему от холода.
Он приоткрыл глаза и застонал.
— Живой! — раздался над ним хриплый незнакомый
голос. В этом голосе прозвучало откровенное разочарование. — Живой! —
повторил невидимый голос. — Возись теперь с ним! Ох, грехи наши тяжкие!
Сергей снова мучительно застонал и попытался приподняться.
Тело онемело от холода и не хотело слушаться.
Сергей почувствовал острый и свежий запах реки, почувствовал
под собой сырую осклизлую почву и понял, что успел в полубессознательном
состоянии выбраться на берег. Глаза с трудом разлепились, и он сначала увидел
прямо над собой голое поникшее дерево, а потом ссутулившегося рядом человека.
Человек был одет в какие-то грязные обноски.
Его лицо, до глаз заросшее пегой клочковатой бородой,
покрывали синяки и ссадины. Из этой кошмарной маски выглядывали два живых,
насмешливых глаза.
— С днем рождения! — прохрипел этот удивительный
представитель человеческого рода. — Считай, ты сегодня второй раз родился!
За это дело, голубь ты мой, выпить надо!
— Я сейчас от холода околею! — с трудом проговорил
Сергей, стуча зубами. — Так что день рождения отменяется!
— Обожди. — Бомж принялся рыться в своих лохмотьях
и наконец вытащил небольшую бутылочку с какой-то зеленоватой жидкостью. —
Вот, видишь, голубь, как тебе повезло? У меня для хорошего человека всегда
найдется… — Он приподнял голову Сергея, поднес пузырек к его губам: — Пей,
голубь, не стесняйся!
Сергей почувствовал резкий, отвратительный химический запах
и хотел с негодованием отстраниться… но губы сами приоткрылись, и он невольно
сделал глоток.
Нёбо обожгло, потом жидкое пламя перетекло в пищевод,
ударило в желудок…
Ничего более отвратительного Сергей не мог себе представить.
