— Что это? — на лице капитана возникло такое
детское удивленное выражение, как будто никогда прежде ему не приходилось
видеть деньги, и он никак не мог понять, что это за зелененькая бумажка. —
Что это? Никак взятка?
— Капитан, вы что — с дуба рухнули? — скривилась
женщина. — Какая еще взятка?
— Так! — лицо гаишника стало обиженным и
плаксивым. — Это вы зря, дамочка! Этого я не люблю! Этого я не уважаю!
Дача взятки при исполнении — это серьезное правонарушение… да еще и оскорбление
должностного лица вырисовывается… так что придется нам с вами оформить
протокол… только сначала мы вашу машинку проверим на предмет технического
состояния…
Он обошел машину, пнул заднее колесо, затем тупо уставился
на номера.
— Ну капитан, дорогой, зачем же так строго? —
залебезила хозяйка машины, подойдя к нему и умоляюще заглядывая в глаза. —
Давайте договоримся как разумные люди! Я вам мало предложила? Скажите, сколько
надо! Я же не возражаю! Или у вас сейчас какой-то месячник честности?
— У нас не месячник честности! — гордо отозвался
неподкупный капитан. — У нас вся жизнь такая!
— Да, напоролась на идиота… — пробурчала женщина себе
под нос и продолжила, обращаясь к капитану. — Ну, вы же видите —
техническое состояние отличное, а что скорость немножко превысила — так шоссе
пустое, никакой угрозы я никому не представляла… ну, давайте, на месте решим
вопрос, а?
— А огнетушитель у вас имеется? — подозрительно
осведомился капитан.
— А как же! — хозяйка машины обрадовалась, решив,
что лед начал таять, и предъявила маленький яркий огнетушитель.
— А он действующий? Может, у него уже срок годности
давным-давно истек!
— Что вы, капитан, — женщина
перекосилась, —вот на него паспорт! Не просрочен — видите?
— А все равно, лучше бы проверить!
— Да проверяйте что хотите! Только не в машине!
Отойдите в сторонку и поливайте пеной придорожные кусты!
— Ладно, это не обязательно… — смилостивился
гаишник. — А аптечка у вас в наличии?
— Непременно! — женщина протянула гаишнику
пластиковую коробку с красным крестом на крышке. —И в аптечке полный
боекомплект, все что положено… перевязочные материалы, все необходимые
лекарства, и срок годности не истек! Если хотите — можете лично убедиться и
даже на себе попробовать!
— Ну ладно… — Капитан снова обошел машину и остановился
перед бампером. — Проверим еще состояние двигателя, и так и быть… — он
потянулся к капоту «Ситроена».
В это время в небе над шоссе что-то оглушительно грохнуло —
видимо, где-то на головокружительной высоте самолет перешел звуковой барьер.
Капитан взглянул вверх, мотнул головой, как будто вытряхивая из ушей воду, и
снова потянулся к капоту «Ситроена».
— Капитан, родненький, да что вам — охота руки
пачкать? — снова забеспокоилась женщина. — Видите же, машина совсем
новая… недавно из салона… чего там проверять? И так ясно, что двигатель в
порядке!
— Кому ясно, а кому не очень! — и капитан твердой
рукой поднял серебристый капот.
Он склонился над двигателем, внимательно всматриваясь в
заводской номер на моторе, и не за метил, как хозяйка машины плавной крадущейся
походкой приблизилась к нему и подняла руку с за жатым в ней, обмотанным
тряпкой разводным ключом.
От внезапного удара в глазах «капитана Ухорылова» потемнело,
и для него наступила внеочередная ночь. Причем не та прозрачная и волшебная
белая ночь, какой в соответствии с сезоном полагалось наступить в окрестностях
Санкт-Петербурга, а самая что ни на есть темная, непроглядная, какие слу чаются
в нашем городе в долгие осенние и зимние месяцы.
Прошло, казалось, невероятно много времени, и в глухой ночи
забрезжил едва различимый свет и вместе с этим светом запульсировала
мучительная, невыносимая боль.
Ухо застонал, пошевелился и попробовал приоткрыть глаза.
Свет так ударил по ним, что он снова зажмурился.
— Больно? — раздался где-то совсем близко
ласковый, сочувственный голос.
Голос был удивительно знакомый, но голова Уха болела так,
что ни на какие мысленные усилия он был не способен.
Одновременно с голосом к его голове прикоснулось что-то
мокрое и прохладное. От этого прикосновения боль не то чтобы прошла, но чуточку
отдалилась, как будто Ухо посмотрел на нее в перевернутый бинокль.
— Вот для чего в автомобильной аптечке должен быть
анальгин! — проговорил тот же самый знакомый голос, и к губам Уха поднесли
что-то маленькое и горьковатое.
— Проглоти! — скомандовал голос. — А теперь
запей!
На этот раз к его губам поднесли горлышко пластиковой
бутылки.
Ухо жадно глотнул, часть воды стекла по подбородку и
залилась за воротник. Стало холодно, но это придало еще немного сил, и Ухо
снова попытался открыть глаза.
Вторая попытка оказалась более успешной.
Он приоткрыл глаза и застонал.
— Ну вот, уже лучше! — произнес все тот же
знакомый голос. — Думаю, что пациент скорее жив, чем мертв!
На этот раз Ухо узнал голос.
Он принадлежал Лолке, боевой подруге и напарнице Лени
Маркиза.
Лола сидела в машине, придерживая голову Уха, и прижимала к
его виску мокрую тряпку.
— Ну, как ты? — спросила она заботливо.
— М-м-м… — промычал Ухо.
Он пытался сказать, что все не так уж плохо, но не смог
выговорить такую сложную фразу.
Еще он хотел спросить у Лолы, где они находятся, и как он
здесь оказался. Потому что самостоятельно вспомнить этого он не мог. В голове у
него была вязкая темная пустота.
Но Лола сама пошла ему навстречу.
— Ты что — решил сменить профессию? — проговорила
она, отжав тряпку и заново намочив ее холодной водой из бутылки. — Решил
податься в дорожную службу? Ну что ж, профессия престижная, хорошо
оплачиваемая… только ты ведь раньше не любил дисциплину, предпочитал свободный
полет…
Ухо проследил взглядом за бутылкой и произнес довольно
членораздельно:
— Пить…
Лола заботливо поднесла к его губам горлышко и продолжила:
— А я еду, смотрю — какой-то гаишник вокруг «Ситроена»
расхаживает! Гляжу, а гаишник-то знакомый… ну-ка, Ухо, колись — Маркиз тебя к
этому делу пристегнул?
И тут в голове Уха слегка прояснилось.
«Ситроен»… действительно, был «Ситроен»…
Он вспомнил звонок Маркиза… его поручение… Вспомнил, как
через знакомых вычислил местонахождение серебристого «Ситроена», как встал у
него на пути в форме дорожно-патрульной службы, как тормознул этот злосчастный
«Ситроен»…
Но вот дальше, как он ни мучился, ничего не мог вспомнить,
дальше была густая маслянистая темнота.
