Времена изменились, и игроки тоже поменялись местами. Теперь
Дэймон настолько влиятелен, что одного его слова достаточно для того, чтобы
спасти эту семью или окончательно ее сломать. Все, что он сегодня здесь увидел,
вызвало в нем одно только презрение к хозяевам этого дома.
И все же... он перевел взгляд на Каллисту, та окинула его
прохладным взглядом и отвернулась к кузине. Губы ее изогнулись в полуулыбке, от
которой у него дыхание перехватило. Какими бы ни были ее мотивы, она его
использовала, как полного идиота. Его мужская гордость требовала сатисфакции.
Дэймон Савакис не привык, чтобы им манипулировали. Но и сейчас тело его все
горело огнем, жаждало ее тела. Эта история еще не закончена. Она не может
закончиться, пока желание к ней накрывает его вот так с головой.
В эту секунду он решил принять приглашение Манолиса и
остаться. Не потому, что их деловые переговоры требовали его присутствия.
Он собирался здесь заняться намного более личным делом.
Глава 3
— Этого не может быть. Что значит — мой трастовый фонд
заморожен? — Калли пришлось приложить массу усилий, чтобы не повышать голос на
дядю. — Я наследую деньги в день своего двадцатипятилетия. То есть сегодня.
Он не смотрел ей в глаза.
Плохой знак. Обычно дядя Аристидис в ответ на неудобные
вопросы просто хамил. И то, что он сейчас этого сделать не попытался, не на
шутку встревожило Калли. К тому же он всю неделю очень уж старательно избегал
приватной беседы с ней. Наконец, когда они попрощались с Дэймоном Савакисом, он
позвал ее к себе в кабинет.
Она поежилась, ей не хотелось думать о Дэймоне Савакисе.
Ей все нервы измотал вечер, когда она вынуждена была
беседовать с этим человеком, то разговаривавшим с ней снисходительно-вежливым
тоном, то пожиравшим ее глазами. С человеком, которому она поверила на
несколько коротких часов.
— Когда ты родилась, именно так мы и собирались сделать. Но
обстоятельства изменились.
— Нет, дядя. Вы не просто собирались так сделать. Это все
оформлено юридически. Мои родители учредили трастовый фонд, когда я была
ребенком. Сегодня я наследую имущество.
От родителей у нее почти ничего не осталось. Одни только
воспоминания и старый потрепанный фотоальбом. Когда она переехала к своим
греческим родственникам — убитая горем четырнадцатилетняя девочка, — ее дядя
коротко проинформировал ее о том, что дом ее родителей будет продан со всем,
что в нем было.
Калли тогда приехала с одним чемоданом и новым зеленым
рюкзаком, который мама купила ей для запланированного семейного отдыха на яхте.
Опять сердце ей больно кольнуло. До сих пор воспоминание о той потере живо было
в ее сердце.
— Ты получишь свое наследство, Каллиста. Мне просто нужно
время, чтобы это организовать. Я не думал, что тебе так срочно понадобятся
деньги из фонда. Как насчет того, что тебе оставил Алкис?
— Алкис оставил свое состояние детям, и ты это прекрасно
знаешь. Уверен, вы об этом с ним договорились, когда ты меня за него сватал.
Поэтому я и хочу разобраться с фондом.
У Калли были планы на будущее, но ей нужны были деньги,
чтобы воплотить их в жизнь. Когда она отсюда уедет, она продаст последнее из
своих кричащих украшений с драгоценными камнями и на эти деньги откроет маленький
магазинчик. Она сама будет принимать решения и никому не позволит лезть в свою
жизнь. Она по собственному горькому опыту теперь знала, что полагаться можно
только на себя, если хочешь быть хоть немножечко счастливой. Она знала, чего
хочет, и ничто ей не помешает добиться своей цели.
— Может, мне просто позвонить семейным адвокатам и...
— Нет! — рявкнул дядя. — Ты всегда была такой своевольной.
Ну почему бы тебе просто не подождать вместо того, чтобы меня изводить?
Своевольной? Наоборот, она была слишком покладистой и
позволяла мужчинам заправлять своей жизнью. Но больше этому не бывать.
— Я тебя расстраиваю, дядя. Не беспокойся. Я завтра поеду в
Афины и сама улажу все формальности.
Во взгляде его блеснуло что-то, граничащее с ненавистью.
— Толку от этого никакого не будет. Там ничего нет.
Калли побледнела. Ее дядя никогда не шутил, особенно когда
речь шла о деньгах.
— Не смотри на меня так, — прорычал он. — Ты свое получишь.
Как только я заключу сделку с Дэймоном Савакисом.
— Какое он имеет отношение к моему наследству?
— У нашей семейной компании... в последнее время дела шли
неважно. Мы столкнулись с разного рода трудностями, неожиданными затратами на
рабочую силу, ресурсы, а тут еще спад на рынке.
Странно, что спад на рынке ударил только по компании
Манолиса, в то время как его конкуренты, такие как «Савакис энтерпрайзес»,
процветали. Аристидис Манолис думал, что она этого не знает. Он вообще считал
своих родственниц тупоголовыми куклами, не способными понять даже основы бизнеса.
— И?.. — Калли с радостью опустилась в кресло, потому что
ноги ее все равно не держали.
— И когда я заключу сделку с Савакисом, эти временные
трудности с наличностью разрешатся.
— Но это не объясняет, что же случилось с моим трастовым
фондом.
— У компании были проблемы. Я должен был как-то удержать ее
на плаву. Временная мера, чтобы не пойти ко дну.
В горле у Калли застрял комок, она почти не могла дышать.
Она закрыла глаза, и в ушах ее громко отдавалось биение собственного сердца.
Сколько раз может этот человек вот так ее предавать? И
почему она вдруг наивно поверила в то, что впервые в жизни все у нее будет
хорошо?
Жадность и предательство. Она все время сталкивалась с этим
в своей взрослой жизни. Казалось бы, пора бы уже привыкнуть, и все же ей всегда
становилось больно, когда она в очередной раз становилась жертвой людской
подлости и двуличности.
Она устало открыла глаза и посмотрела на брата своего
покойного отца.
— Ты украл мое наследство, — прошептала она.
— Каллиста Манолис! Думай, что говоришь! Теперь, когда твой
муж умер, я глава твоей семьи.
— Я знаю, кто ты. И я думала, у тебя хватит гордости не
воровать у членов своей семьи.
Он резко ударил кулаком по столу.
— Я не воровал. Это было временное перераспределение
активов. Ты просто не понимаешь...
— Я понимаю, что ты вор. Ты мой опекун и должен был
действовать в рамках закона и деловой этики.
Калли изо всех сил сдерживала ярость. Ей очень хотелось
заявить на него в полицию. Увидеть, как хотя бы один из мужчин, которые
использовали ее в собственных целях, за это ответит.
