- Это ужасно. Ты получил серьезную травму черепа, тебе
необходимо квалифицированное лечение. Я немедленно займусь твоим переводом в
лучшую клинику Москвы. Лина знает?
- Наверное, нет. Если только из газет, как и ты.
- А кто вообще знает о том, что ты в больнице?
- Светка. Она приезжала ко мне.
- Ну, от Светки проку никакого, что она может
организовать толкового? Она еще совсем ребенок. Ты Борису сообщил?
- Нет. У меня нет его новых телефонов, я помню только
старые.
- Неудивительно, что ты до сих пор прозябаешь в этой
дыре! Вот случилось несчастье - и о тебе совершенно некому позаботиться, кроме
матери. Борис, между прочим, тоже наверняка читает газеты, однако не примчался
к тебе на помощь. Ты наивно полагаешь, что тебя все любят, а на деле выходит,
что люблю тебя только я одна!
И это тоже было одной из старых привычных песен. Слушая
маму, я постепенно успокаивался. Лина возила Женьку в Швейцарию, и у нас дома
висит фотография. У НАС ДОМА. Значит, у нас с Линой по-прежнему общий дом, она
не ушла от меня, я не бросил ее. Уже хорошо. Мама разговаривает со мной, как
прежде, стало быть, в наших отношениях ничего не изменилось. Моя мама человек,
щедро наделенный пессимизмом и обогащенный знаниями о московских больницах, стало
быть, она собирается меня устраивайте в платную клинику, а коль так - мои
финансовые дела вовсе не плохи, раз она полагает, что я смогу за это заплатить.
О том, что у меня происходит с деньгами, матушка всегда бывала приблизительно
осведомлена. Похоже, два года - это не такой уж большой срок, чтобы жизнь могла
перевернуться как-то кардинально. Может, я зря боюсь?
* * *
Через два дня я обустраивался на новом месте. Просторная
комната, больше похожая на гостиничный номер, с телефоном, телевизором, холодильником,
собственным санузлом и даже с балконом. Два окна, выходящие на красивый
ухоженный парк, Утопающий в нежно-зеленом мареве юной листвы. Безупречно
вежливый персонал. Отменная кормежка. Ну и все к этому прилагающееся в виде
фитнес-центра, бассейна, сауны, теннисного корта, массажистов, водолечебницы и
чего-то еще, что я не запомнил с первого раза, когда на меня обрушили поток
новой информации. Находилось все это благолепие в ближнем Подмосковье и имело,
насколько я понял, два отдельных сектора: один - для очень, ну просто очень
заслуженных ветеранов, которых государство обеспечивало высококачественным, но
бесплатным медицинским обслуживанием, другой - для всех, кто может платить.
После общения с матушкой я слегка приободрился и решил
разработать собственную программу выхода из кризиса. Цель программы - заставить
мозг вспомнить исчезнувшие невесть куда год и девять месяцев. Пути достижения
цели объективный и субъективный. Объективный путь - это сбор информации о том,
что реально происходило за минувшие два года, иными словами - чтение газет и
журналов за весь "темный" период. Субъективный - тщательное,
вдумчивое прочтение двух своих книг, той, которую я к моменту поворота с
Садового кольца написал только наполовину, и второй, про риэлтеров. Я был уверен,
что, поймав ту эмоциональную волну, на которой писались книги, проникнув в
мысли, которые заложены в тексте, я восстановлю свое состояние и себя самого на
тот забытый период.
План был, вероятно, хорош, но проверить его эффективность
оказалось не так легко. Читать я не мог. То есть мог, конечно, но только
крупный шрифт, при хорошем освещении и недолго. Об этом меня предупреждал и
талдомский доктор Василий Григорьевич, дескать, от чтения будет первое время
болеть голова, но я не поверил. Как это так - от чтения голова будет болеть? Я
с детства был книжным мальчиком, для меня страницы с буквами, складывающимися в
волшебные слова, из которых сплетается чудесная, увлекательная, неповторимая
история, - это святое, это источник восторга и слез, это ни с чем не сравнимое
чувство, которое появляется, когда вдруг начинает казаться, что ты проник в
тайный смысл текста, в душу автора, что ты видишь, слышишь и осязаешь его
скрытую боль, его личные сомнения и его собственные открытия. Чтение - это
счастье а разве от счастья может болеть голова?
Выяснилось, что может, и еще как! По моей просьбе матушка
привезла две мои последние книги, а также ворох газет и журналов, собранных с
миру по нитке в ее квартире и у знакомых. Ворох был внушительным, но одолеть
мне удалось всего две газеты и один журнал за четыре дня. Я выяснил, что у нас
уже больше года новый президент и новое правительство, узнал кое-что из деловой
и светской хроники, убедился, что курс доллара по-прежнему растет, но ни к
каким существенным выводам меня это не подвинуло. Я понимал, что две газеты и
один журнал - это ничтожно мало, но ускорить темп информационного насыщения
собственной продырявленной памяти не мог.
Попробовал переключиться на свои книги, все-таки в них шрифт
покрупнее, но дело двигалось ужасающе медленно. Начал я с "Времени
дизайна" и, как порядочный читатель, читал с самого начала. Время шло, а я
так и не добрался до того места, на котором остановился перед тем, как собрался
осесть на даче...
Новый доктор Эмма Викторовна отнеслась ко мне с полным,
можно сказать, пониманием. Правда, я так и не смог определить, было ли это
понимание следствием ее высокого профессионализма и уважения к страданиям
больного или же проистекало из высокой платы за пребывание в клинике. Она
честно заявила, что лечить меня в стационаре бессмысленно, так как проведенное
на самой лучшей диагностической аппаратуре обследование показало, что
полученная мною травма не является тяжелой и я вполне могу находиться дома.
Более того, мне совсем не обязательно все время лежать, я уже могу вставать,
ходить и гулять по парку, если голова не кружится. Голова не кружилась, но
гулять мне не хотелось. Мне даже из палаты выходить не хотелось. Мне было
страшно. Я считал сначала дни, а потом уже и часы, оставшиеся до появления Муси
Беловцевой. Только она скажет мне, остался ли я по-прежнему знаменитым Андреем
Кориным. И только она знает точно, в каком состоянии мои финансовые дела.
Только она скажет мне правду.
* * *
- Ты принял правильное решение. Тебе не нужно себя
насиловать, если ты чувствуешь неуверенность. И твоя мама совершенно права.
Мама-то права, только по-своему. Она беспокоится о моем
здоровье и считает, что мне нужно находиться под присмотром врачей. Я о своем
здоровье не пекусь, пребываю в уверенности, что на мне пахать можно, но
выходить из клиники не хочу до тех пор, пока не перестану бояться. Мама этого
не понимает, а вот Муся поняла сразу. Как хорошо, что она наконец приехала!
Пухленькая, кругленькая, она напоминала мне пушистую персидскую кошку, которая
была у нас, когда я еще учился в школе. Эта голубоглазая абсолютно независимая
особа могла часами лежать то на брюшке, то на боку, то на спине, вытянувшись
эдакой шерстяной колбаской и растопырив в разные стороны лапки в серо-голубых
"чулочках", и производила впечатление жутко ленивой. Однако каждый
день, но отчего-то в разные часы, у нее наступало время "икс", когда
она в течение примерно пятнадцати минут носилась по квартире как сумасшедшая,
играя с каждой ерундовинкой, попадавшейся ей на пути, будь то конфетный фантик,
упавший со стола карандаш или закатившаяся в угол монетка. Сбросив накопившуюся
энергию, кошка снова замирала и делала вид, что спит, спала всегда и будет это
делать всю оставшуюся жизнь.
