— Что именно вы имеете в виду? Самоубийство или манеру исполнения?
Рассел, казалось, с трудом понял вопрос.
— Эту мясорубку, разумеется, — выдавил из себя он.
— Возможно, — отозвался Айзенменгер.
Он не был уверен, что это дело рук сумасшедшего, но не испытывал никакого желания обсуждать психологию убийцы. Когда Рассел отвернулся, Айзенменгер заметил, что профессора буквально колотит.
Опять наступила тишина.
— Почему они ничего не делают? — процедил Рассел, нахмурившись. — Какого хрена они там стоят и ничего не делают?!
У Рассела было имя в хирургической патологии, и Айзенменгер не мог не признать, что профессор, при всех недостатках своей натуры, это имя оправдывал. Но в судебной медицине он был полный профан — в чем, конечно, ни за что не признался бы.
— Ждут старшего офицера. До его прибытия ничего нельзя делать и запрещено прикасаться к трупу. Сперва его должен осмотреть медэксперт.
Рассел поглядел на Айзенменгера, подыскивая слова для очередного язвительного замечания, но его взгляд внезапно остановился на Стефане, который продолжал сидеть, прислонившись к стене. Рот его был перекошен, глаза полузакрыты.
— А с этим юношей что? — спросил он.
— Он в глубоком шоке, — сердито ответил Айзенменгер.
— В шоке? — презрительно переспросил Рассел, всем своим тоном демонстрируя, что, по его мнению, такая реакция неоправданна.
— Он не привык к подобным зрелищам.
Айзенменгер произнес это с намеренным сарказмом и отвернулся, давая Расселу понять, что его образ вызывает у него даже большее отвращение, чем зрелище за окном.
Рассел фыркнул, но предпочел не вступать в перепалку и переключил свое внимание на четвертого обитателя комнаты, констебля Беллини, который таращил глаза на всяческие диковины, выставленные в витринах.
— И сколько все это безобразие будет продолжаться? — поинтересовался он. — У меня масса срочных дел.
Айзенменгер с удовольствием отметил про себя, что Беллини сделал паузу, прежде чем ответить. Секунды две вообще можно было подумать, что констебль не слышал обращенного к нему вопроса. Затем он медленно повернул голову и произнес тоном человека, облеченного властью, но абсолютно равнодушного к своему положению:
— Боюсь, это будет продолжаться ровно столько, сколько потребуется. — Он сделал еще одну паузу в пять сотен миллисекунд и добавил: — Сэр.
На какое-то мгновение глаза Рассела налились кровью, но лицо осталось бесстрастным.
— Не понимаю, почему я должен здесь находиться. Я появился уже после того, как обнаружили тело…
Беллини не издал ни звука, но вид у него был такой, словно он во всем виноват.
— Сожалею, сэр, я лишь выполняю приказ.
— А кто отдал этот приказ?
— Сержант Джонсон, сэр.
Рассел изобразил на лице подобие улыбки, произнес формальное «Благодарю вас» и снова отвернулся к окну. Айзенменгер догадывался, что Джонсона ожидают неприятности. Он прекрасно знал, как ведет себя Рассел в подобных ситуациях.
Беллини как ни в чем не бывало вновь принялся рассматривать экспонаты, а вот Расселу терпения хватило всего на минуту.
— Одному Богу известно, что по этому поводу скажет декан, — пробурчал он.
— Думаю, он будет вне себя, — устало заметил Айзенменгер и не удержался, чтобы добавить: — Впрочем, вряд ли до такой степени, как она.
* * *
Касл откинулся на сиденье автомобиля, утопив затылок в мягком подголовнике. Взгляд его уперся в полукруглую крышу автомобиля, вернее, даже не в саму крышу, а в пятно, темневшее на ее поверхности. «Не может же это быть следом от каблука», — подумал он, стараясь не обращать внимания на тряску и освободиться от мучивших его вопросов. Голова болела, да и вообще он чувствовал себя отвратительно.
У него было ощущение, будто мысли, застрявшие в его сознании, не его собственные, а имплантированы туда извне и сдвинуть их с места невозможно никакими усилиями.
Может быть, это первые признаки наступающего сумасшествия?
Не исключено. Возможно, эти мысли были полной ерундой, а голова болела не из-за того, что он провел ночь в компании с бутылкой водки, которая не оказывала на него практически никакого действия и не давала свободу слезам, просившимся наружу.
Машина неслась со страшной скоростью, и Касла так тряхнуло на очередном повороте, что он тотчас вспомнил о желудке со всеми его проблемами.
— Черт тебя возьми, веди поаккуратнее, — пробормотал он, закрывая глаза.
Констебль Уилсон невозмутимо продолжал вести машину, не отрывая взгляда от дороги. Он лишь произнес извинение, в котором Касл, будь он повнимательнее, уловил бы тень насмешки.
Но он не услышал этой нахальной нотки, занятый своими мыслями. Нет, увы, сумасшедшим он не был. Бог не даровал ему этой милости.
— Куда мы едем? — спросил он спустя какое-то время.
Сидевшая рядом с констеблем Беверли Уортон издала вздох, но столь тихий, что расслышать его было невозможно. Она уже с трудом переносила этого идиота, потерявшего всякую способность что-либо соображать. Не прошло и четверти часа, как она объяснила Каслу, куда они направляются. Она чувствовала себя так, будто ей поручили присматривать за впавшим в маразм старым дядюшкой и охранять его слабую психику от всяческих потрясений, дабы он с перепугу не натворил чего-нибудь. Совершенно невозможно нормально работать, имея на руках эту старую развалину.
— В Медицинскую школу святого Бенджамина, сэр.
Касл что-то пробурчал себе под нос. За время, прошедшее с того момента, как он задал вопрос, его мысли успели вернуться к событиям предыдущей ночи.
— Там, кажется, труп?
— Да, сэр.
Уилсон расплылся в такой широченной улыбке, что если бы Касл оторвал взгляд от крыши и присмотрелся к констеблю, то даже со спины заметил бы, как его уши сдвинулись назад и кверху. Уортон, от чьего взгляда не укрылась эта улыбка, предостерегающе посмотрела на Уилсона. Тот моментально согнал улыбку с лица и в качестве компенсации принялся бросать косые взгляды на ее ноги. Юбка у Беверли была короткой, и, зная репутацию этой женщины, одних ее мимолетных взглядов Уилсону оказалось достаточно, чтобы почувствовать возбуждение.
Опять остановка. Они застряли в пробке. Выглянув на улицу, Касл увидел, что они стоят напротив порномагазина. Интересно, подумал он, какова вероятность того, что, бросив взгляд из окна машины, наткнешься на порнографию? Не исключено, что пятьдесят на пятьдесят.
— И он прямо в школе?
— В музее, сэр.
Машина тронулась с места. Включив сирену, Уилсон заставил других посторониться и по образовавшемуся коридору устремился вперед.
