Затем снова взглянул на проплывающие за окном дома.
— Необходимо связаться с остальными, — сказал он. — Пока Кортманн нас не опередил. Нужно знать, кто из них на нашей стороне.
Йон кивнул. Они не имели никакого представления о численности Теневой организации, но сил их троих было явно недостаточно, чтобы ей противостоять.
— Кортманн дал мне список всех вещающих, — сказал он. — Давайте начнем с самого начала.
— Прекрасно, — с воодушевлением произнес Иверсен. — Я боялся, что не смогу всех вспомнить. — Он встретил взгляд Йона, смотревшего на него в зеркало заднего вида. — Однако, я думаю, будет лучше, если с ними свяжусь я.
— О'кей, — кивая, сказал Йон.
— Как ты думаешь, на скольких мы можем рассчитывать? — спросила Катерина.
— Понятия не имею, — ответил Иверсен. — Каждый должен сделать собственный выбор. Не стоит ждать, что все поверят в нашу историю, однако это не единственный фактор, который может повлиять на принятие решения. Некоторые давно уже недовольны Кортманном, однако наверняка найдутся и те, с кем у нас возникнут проблемы. — Он вздохнул. — Боюсь, По как раз из их числа.
— Я вполне могу и без него обойтись, — пробормотала Катерина.
— А что с улавливающими? — в свою очередь спросил Йон. — На них мы можем рассчитывать?
— Уверена в этом, — сказала Катерина. — Разумеется, и среди них найдутся скептики, но и они, я думаю, в конечном итоге нас поддержат. Я попрошу Клару как можно скорее устроить общее собрание.
— А чем заняться мне? — спросил Йон.
— Ты пока можешь упражняться, — с улыбкой ответила Катерина.
Йону казалось, что прошел уже не один год с тех пор, как он с Иверсеном прогуливался по Новому кладбищу. Тогда карьера Йона еще была в самом расцвете, а сам он пребывал в блаженном неведении. В то время он испытывал и тяжелый, застарелый гнев по отношению к отцу, который, как он считал, его предал. Теперь же Йон чувствовал, что гнев пропал, точнее, изменился характер этого чувства. По-прежнему оставалась горечь от того, что ему ничего не рассказывали, однако негодование вызывало уже другое — то, что явилось причиной гибели его родителей.
Луку похоронили рядом с Арманом, однако на могиле деда Йон уже давно не был, так что прошло некоторое время, прежде чем он ее отыскал. Два надгробных памятника, обнесенных прочной кованой оградой высотой полметра, стояли совсем недалеко от наружной стены кладбища. Многие соседние могилы полностью заросли плющом, однако место последнего упокоения Кампелли было ухожено, здесь явно недавно навели порядок. Темные гранитные сооружения торжественно возвышались над усыпанным перламутровым песком участком, напоминая статуи в японском саду. Перед памятником Луке лежал один увядший букет.
На надгробной плите были выгравированы полное имя Луки, год его рождения и дата смерти, окрашенные в золотистый цвет. Буквы «Л» и «К» имели вид небольших пиктограмм с виньетками, делавшими их похожими на буквицы в старых книгах.
На безоблачном небе ярко сияло солнце, однако температура была низкой. Хотя кладбищенская стена и ближайшие деревья и кусты защищали Йона от пронзительного ветра, тем не менее он ощущал колкий холод, — и вероятно, из-за погоды на кладбище никого не было видно.
Некоторое время Йон в полной тишине постоял у надгробных памятников. Он и сам не знал, почему выбрал именно это место для своих упражнений. Как бы там ни было, но его квартира представляла собой замкнутое пространство, и теперь, когда ему предстояло читать самостоятельно, он чувствовал себя более уверенно там, где поблизости не было никаких электроприборов. Возможно также, что он невольно хотел что-то доказать Луке. Поначалу Йон этого даже не сознавал, однако теперь, находясь на кладбище, чувствовал, что поступает абсолютно правильно.
Йон присел на освещенный солнцем камень и вынул из кармана пальто книгу, которую взял из стопки томов, отобранных для него Иверсеном. Это была «Божественная комедия», как сказал Иверсен, одна из любимых книг Луки. Несмотря на малый формат, говоривший о том, что это, по всей видимости, дорожное издание, переплет был выполнен блестяще. На прекрасной темно-бордовой коже выделялись черным тиснением, как будто высеченные на камне, крупные буквы заглавия.
Йон наугад раскрыл книгу и начал читать. Чтение у могилы вызывало странное чувство, и в то же время, сидя в окружении деревьев, кустов и массивных надгробных памятников, он ощущал удивительное умиротворение. Он не опасался, что кто-то увидит его или услышит. Йон был здесь совсем один и мог полностью сосредоточиться на чтении.
Постепенно он определился, насколько далеко ему следует заходить в своих опытах, однако стихотворная форма замедляла овладение нужным ритмом и затрудняла эмоциональное расцвечивание текста. Прочтя четыре страницы, он поймал наконец верные темп и такт и достиг той степени концентрации, при которой бумага приняла вид мутного стекла с возникающими за ним, будто в утреннем тумане, неясными, призрачными фигурами. Сфокусировав на них свое влияние, Йон добился того, что они стали четкими и резкими, будто вырезанными из картона.
Иверсен и Катерина в этот самый момент, по-видимому, были заняты тем, что пытались заручиться поддержкой единомышленников. В этом Йон помочь им не мог — наоборот, он чувствовал, что способен лишь помешать. Поэтому он и сам рад был на некоторое время устраниться. Чтобы ненамеренно им что-нибудь не испортить и в то же время немного побыть одному. Тем не менее вынужденное бездействие его все же отчасти раздражало.
Прочитав еще несколько страниц, Йон немного усилил степень вещания, после чего стеклянная завеса, за которой разворачивались картины, раскололась, и у него возникло то самое ощущение могущества, знакомое ему по сеансу активации. Чтение продолжалось как бы само по себе, а Йон сосредоточился на том, чтобы как можно лучше расцветить историю. Медленно и осторожно он принялся делать ярче образы основных персонажей и мрачные пейзажи, на фоне которых разворачивалось действие. Никакого сопротивления при этом он не чувствовал и в то же время сам старательно себя сдерживал. Он, как киномонтажер, пытался следить за тем, чтобы сцены сменялись не скачками, а медленно и плавно.
Сколько именно времени продолжалось его чтение, Йон не знал, однако, когда он отложил книгу в сторону, оказалось, что он сидит уже в тени. Во рту у него пересохло, пальцы, сжимавшие томик, замерзли и почти потеряли чувствительность. Йон поднес их ко рту и попытался согреть дыханием. Его накрыла густая тень, так что рассмотреть мелкие детали окружающей обстановки было практически невозможно, но, когда взгляд его упал на могилу Луки, у него перехватило дыхание, и он остолбенел.
Вертикальные прежде прутья ограды теперь были растянуты и изогнуты таким образом, что образовывали некий волнообразный рисунок с отдельными завитушками водоворотов. Тот, кто не видел могилу раньше, по-видимому, не нашел бы в этом ничего необычного, разве что отметил бы мастерство, которое позволило создать столь причудливый узор.
