* * *
Якименко жил по соседству с Дедом. Дом не хуже моего,
правда, подъезд на восемь квартир. Зато в холле дежурил охранник, я назвалась и
стала ждать, когда он позвонит по телефону.
– Проходите, пожалуйста. Лифт направо.
Я поднялась на второй этаж. Возле распахнутой настежь двери
в квартиру стояла женщина лет сорока, с очень короткой стрижкой, в брючках в
обтяжку, топе с блестками, который больше подошел бы подростку, и туфлях на
высоченном каблуке. Глаза у нее были серые и злые, кожа, несмотря на усилия
косметологов, дряблая, рот странно кривился, то ли женщина пыталась улыбнуться,
то ли удержаться от слез.
– Здравствуйте, – сказала я. – Моя фамилия
Рязанцева. Ольга Сергеевна.
– Я знаю. Проходите. Думаю, мое имя вам хорошо
известно.
Пользуясь тем, что женщина шла впереди, я заглянула в листок
бумаги, полученный от Ритки, вместо имени одни инициалы, Е.К. Екатерина, Елена?
Обойдемся без имени.
Мы вошли в просторную гостиную, с огромным камином и хорошей
копией Рубенса над ним, мягкой мебелью из белой кожи и напольными
светильниками, обои с позолотой, дорогой ковер.
– Можете сесть, – кивнула хозяйка. Я выбрала
диван, женщина нервно прошлась до окна и вернулась. – Надеюсь, вас
предупредили, что дело... Никакая огласка попросту невозможна. Скоро выборы в
Законодательное собрание, и мой муж...
– Давайте поговорим о вашей дочери, – предложила
я. Женщина взглянула на меня так, точно я ей вылила кофе на вечерний наряд за
полторы тысячи баксов.
– Мы как раз и говорим о том деле, из-за которого вас
сюда прислали, – отрезала она. Тон у нее был такой, что, будь я менее
дружелюбна, уже пять минут назад послала бы ее к черту. – Вы обязаны
сознавать, что малейшая...
– Я осознала, – невежливо перебила я. – Мы
перейдем к делу или мне зайти попозже?
Теперь она смотрела на меня в крайней растерянности. Либо у
меня галлюцинация, либо в глазах ее появились слезы.
– Вы соображаете, с кем говорите? – наконец
спросила она.
– Вы так и не представились, но я думаю, что вы жена
Якименко Федора Васильевича. Все верно?
В первое мгновение я решила, что сейчас она набросится на
меня. Было очень похоже на это, но дама просто стремительно покинула комнату,
сцепив зубы так, что глаза от напряжения чуть не вылезли из орбит.
Отсутствовала она минут пять. Думаю, именно столько времени
потребовалось ей, чтобы позвонить мужу. Если они решат, что я им не подхожу,
буду только рада.
Видимо, в семействе наметились разногласия в оценке моей
личности: лицо мадам еще пылало гневом, но интонация сменилась и стала почти
любезной. Говорю почти, потому что дамочка по складу своего характера
любезничать ни с кем не могла, сильных мира сего я, разумеется, не считаю, но к
ним я себя не отношу.
Должно быть, муж настоял на том, что искать их дочь должна
именно я, и мадам пришлось с этим согласиться. Она села в кресло напротив,
сцепила руки и заговорила уже гораздо спокойнее:
– Может, выпьете кофе?
Такая доброта едва не вызвала у меня слезы умиления, но я с
благодарностью отказалась.
– Нет, спасибо.
– Я бы хотела, чтобы вы поняли меня правильно.
Доброе имя моего мужа... скоро выборы... нам не нужны
разговоры и сплетни...
– Поэтому меня и попросили заняться вашим делом, –
кивнула я. Уверена, будь ее воля, она бы выцарапала мне глаза. Но это было
осуществимо только в мечтах. Дама скривилась, что, видимо, должно было означать
улыбку, и сказала:
– Рада, что вы это понимаете.
– Может, поговорим о вашей дочери? Простите, как ваше
имя-отчество? – Лучше бы я плюнула ей в лицо. С точки зрения мадам, ее имя
должен знать каждый житель нашего города. Она дернулась всем телом, точно
подавилась, но нашла в себе силы ответить:
– Елизавета Константиновна.
– Как зовут вашу дочь?
– Юля.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– В субботу. Она собиралась к подруге.
– Сегодня среда. То есть девочка отсутствует уже
четверо суток. Раньше такое случалось?
– Месяц назад она сбежала из дома. Объявилась в Москве,
у моего мужа там живет сестра. Разумеется, нам сразу позвонили. Дома ее не было
пять дней, в Москве сначала жила у какой-то подруги или у ее родственников, я
так и не поняла. Исчезать на несколько дней для нее вообще дело обычное.
– Давно это началось?
– С прошлой осени. Мы перевели ее в частную школу, но и
это не помогло избавить ее от дурного влияния.
– До этого она в какой школе училась?
– В сорок второй. Школа непрестижная, спальный район,
вы понимаете.
– Училась хорошо?
– Да. Сначала. С прошлой осени пошли двойки, потом
хамство родителям, потом Юля стала совершенно неуправляемой.
– Говорить с ней пробовали? – Вопрос был скорее
риторическим. Доверительная беседа с этой дамочкой мне виделась с трудом. Я
достала из кармана зубочистку и принялась ее грызть, что, к сожалению, не
свидетельствовало о моих хороших манерах, но мне на это наплевать. Достаточно
того, что я оставила Сашку в машине, бедный пес скучает в одиночестве. Впрочем,
я больше думала о его благе, чем о хозяйке дома, встречаться с ней воспитанной
собаке ни к чему.
– Сотни раз, – ответила на мой вопрос Елизавета
Константиновна. – На отца и его репутацию ей наплевать. Она так и сказала.
Откуда в детях этот эгоизм?..
Вы не могли бы прекратить жевать? – строго спросила
она.
– Извините, нет. Я недавно бросила курить... Мобильный
у девочки есть?
– Конечно, но телефон не отвечает, выключен.
Хотя она могла потерять его. Уже трижды теряла, точно
нарочно. И каждый раз выбирала телефон подороже.
Я говорила мужу, незачем ей его покупать, если она не ценит
заботы... – Женщина махнула рукой и отвернулась.
– Вы знакомы с ее друзьями?
– В доме никого из них не было, я бы не потерпела... но
по телефону звонили. Чаще всех какая-то Катя и Владик.
– Вы говорили с ними о Юле?
– Нет, конечно. У меня нет номеров их телефонов.
– Они школьные друзья Юли или просто живут рядом?
