Ликтор умел заговорить зубы, но протодьякон был из породы непрошибаемых. Он дрогнул, но остался при своем; вера ли это? Навряд ли; скорее, это случай клинического фанатизма. С одной стороны, это создает серьезные помехи; с другой же, если удается развернуть фанатика в противоположном направлении, то такой болван способен принести много пользы. Плюс навыки профессионального ликвидатора – это большая удача!
Ликтор пока еще не решил, как именно использует свою жертву.
Может быть, гость не такой уж и дурень? Оборотня смущал интерес, проявленный к его фамилии. В Инквизиции попадаются любители дешевых эффектов; во время оно он подумывал об имени нейтральном, бессмысленном, но ему все-таки дали иное, с намеком.
Ликвидатор явно что-то и где-то слышал или читал; фамилия «Ликтор» возбудила в нем смутные подозрения. Он, понятное дело, не посвящен в суть, но может докопаться, если примется рыть, и эти попытки необходимо пресечь в зародыше.
Ну-с, проверимся.
Ликтор привалился к двери, послушал: тишина. Может быть, заснул, а может быть, и нет.
Он задвинул щеколду: пришлый болван не заметил, что дверь запирается с обеих сторон. Точнее, не придал этому значения. Если возникнут вопросы, то Ликтор вполне резонно заметит, что у него столько же оснований опасаться нападения, сколько и у протодьякона.
Обезопасившись, хозяин откинул крышку сундука. Это была добротная, антикварная вещь, купеческая; Ликтор выбросил тряпье, лежавшее сверху, достал монитор и клавиатуру, установил на лавке. Потянулись провода: сундук был намертво привинчен к полу, в днище его было проделано отверстие, ведшее в подпол, где у Ликтора стоял мощный генератор.
В вопиющем несоответствии между современной техникой и жалкой таежной избенкой было что-то дикое.
Наладив монитор, Ликтор включил скрытые камеры наблюдения, исключительно ловко вмонтированные в стены соседней комнаты. Челобитных не мог их заметить хотя бы потому, что ему и в голову не пришло искать нечто подобное в таежном захолустье.
На экране появился спящий Пантелеймон, Ликтор одобрительно хмыкнул. Контроль был установлен.
Он посмотрел на часы: до прибытия переговорщика осталось совсем немного. Одним из умений Ликтора была способность рассчитывать время.
Он вроде бы ничего и не делал специально, но как-то так вышло, что и беседа свернулась вовремя, сама собой, и ликвидатор заснул очень кстати.
Впрочем, не произойди этого – в распоряжении Ликтора было достаточно средств для усыпления нежелательного свидетеля.
Через десять минут он вызвал беса-переговорщика на контакт.
Препарат, введенный не так давно, уже почти не действовал, но по-прежнему облегчал связь с потусторонним миром. В данном случае, правда, уже не имело смысла говорить о «той стороне», ибо все происходило именно здесь – в привычной реальности.
Бес-переговорщик предпочел остаться невидимым и ограничиться деликатным вторжением в сознание Ликтора. Оборотень ощутил постороннюю мысль, которая будто скреблась, испрашивая дозволения встроиться в привычный рассудок. Скреблась она робко и довольно почтительно.
Обыденное сознание сделало милость и потеснилось, освобождая место для чужеродного присутствия. Бес вошел и расположился скромно, хотя и с удобствами. Ликтор прикрыл глаза и замер.
«Мы просим снизить квоту», – прозвучал голос.
Голос был нечеловеческий, бесстрастный и холодный. Впрочем, и эти оценки не годились – он был никакой.
Общение с бесом требовало серьезных усилий. Приходилось активно вытеснять мысли, которые могли послужить свидетельством против Ликтора. Он в совершенстве овладел этим искусством, выстраивая своего рода умственные перегородки и деля сознание на отсеки.
«Это противоречит договоренности», – ответил Ликтор.
«Мы знаем, – сказал бес. – Поэтому мы не требуем, а смиренно просим».
«Почему это вдруг? До сих пор наше сосуществование не омрачалось проблемами».
«Ты слишком силен. Архонты опасаются, что если так пойдет и дальше, ты приобретешь над нами куда большую власть, чем разумелось первоначально».
«Не следует паниковать насчет вещей, которые еще не произошли».
«Когда произойдут, будет поздно. С твоими способностями ты в силах подчинить своей воле весьма значительную часть нашего сообщества, и это не может не сказаться на качестве нашего бытия».
«У вас нет бытия. Вы существуете постольку, поскольку мы вас признаем».
«Это софистика. Так или иначе, но мы есть, и с этим приходится считаться».
«Вас легион, вам несть числа. Вы не можете потерпеть ущерба. В вашем отношении бессмысленно говорить о части сообщества, у бесконечности нет никаких частей. От нее не убудет».
«Это не так. Воздействие даже на малую толику всегда сказывается на целом, пускай оно и бесконечно. Но мы и не совсем бесконечны. Бесконечен, ты знаешь, Кто. Я не смею назвать. Мы – единый организм, подобный муравейнику. Мы склоняемся перед силой, но нам больно».
«Не скули, гад. Забыл, с кем говоришь?!»
«Я помню. Я знаю».
«Если помнишь и знаешь, то радуйся, что ваш жалкий муравейник еще цел. Если снова заявишься с претензиями, я могу его запалить».
«Твоя сила. Кто у тебя в гостях?»
«Не твоего бесовского ума дело. Серьезный человек. Вместе мы легко прищемим вам хвосты».
«Я пришел не просто так, я пришел с предложением».
«Что же ты можешь мне предложить, нежить?»
«Мы дадим тебе десять сильнейших, которых до сегодняшнего дня берегли. С ними ты горы свернешь. Остальные уйдут, не мешай им».
Умственно поморщиться – нелегкое дело, но Ликтору удалось.
«Ты глуп. Я сам возьму ваших сильнейших, без вашего содействия. Видишь, ты еще и проболтался. А за то, что вы кого-то скрывали, я теперь накажу вас. Я не только не снижаю квоту, я увеличиваю ее! В ближайшее полнолуние мои силы удвоятся, и вы познаете всю полноту моего гнева. Я раздавлю сильнейших!»
Бес съежился, Ликтор почувствовал это физически.
Ощущение было очень приятное, граничившее с экстазом. Ради таких минут он и жил, хотя и не признавался себе в этом. Власть доставляла ему животное наслаждение – власть над кем угодно, будь то бесы или люди из мяса и костей.
«Значит, на этот раз не договоримся?» – дрожащим голосом спросил бес. Для нечеловеческого голоса это была странная дрожь. Казалось, что в эфире возникли помехи. Белый шум.
«Мы и не договаривались никогда. Я выставил условия, и вы были вынуждены их принять».
«Мы будем противостоять тебе. Нам тяжко служить получеловеку. Мы не знаем твоих намерений. Мы подозреваем, что они расходятся с нашими.
Твои вервольфы для нас – загадка, их мысли нам непонятны».
