Как начинающий бизнесмен торговал по электричкам пошитыми в братской Армении трусами, выдавая их за итальянские, и как бегал от ментов из линейных отделов на транспорте.
Как в пьяном безобразии метал тумбочки из окна гостиничного номера, попал по голове директору издательства “Виагриус” и свалил всю вину на валявшегося в отключке своего заместителя по кадрам.
Как и через кого переправлял за границу заработанную непосильным трудом копеечку…
В общем, Трубецкой выложил оперативникам целую кучу информации, однако ничего заслуживавшего, по их мнению, внимания так и не поведал.
Последней историей, рассказанной издателем, было вольное изложение на тему “Как мы с женой учили свою собаку лаять на звонок в дверь”.
Пухлощекий Василий Акакиевич становился на четвереньки перед дверью. Его жена выходила на лестничную площадку, звонила, Трубецкой рычал и лаял, супруга заходила и давала мужу кусок сыра. Гендиректор жевал и причмокивал, поглядывая на сидевшую в прихожей овчарку.
Стоит отметить, что собака все время тренировки смотрела на них как на идиотов.
Когда сыр кончился, чета Трубецких поменялась местами. Теперь уже мадам Трубецкая стояла на четвереньках перед дверью, а издатель выходил, звонил, переступал порог и давал лающей с энтузиазмом жене кусок сосиски. При этом он еще и пинал собаку.
Через полчаса супруга гендиректора смолотила два килограмма сырых сосисок и охрипла.
Собака молчала.
Василий Акакиевич поплелся в комнату, по пути пнув и жену, придумавшую сей способ обучения. Собака сбегала на кухню, принесла оттуда полную миску с сухим кормом, поставила перед Трубецким и уселась рядом, требуя продолжения шоу…
– Все это, конечно, занимательно, – сказал Ларин, выслушав последнее повествование выдохшегося издателя. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к сути разговора…
– Именно, – поддержал коллегу Дукалис и слегка пошевелил носком ботинка.
Трубецкой заерзал.
– Но вы же не говорите, зачем пришли! – встрял Шариков.
– Как не говорим? – удивился Ларин.
– Не говорите! – хором заявили генеральный директор и начальник отдела продаж.
Дукалис задумался.
Действительно, в пылу обыска и обездвиживания Трубецкого и Шарикова опера как-то упустили из виду необходимость очертить допрашиваемым круг интересующих ментов вопросов.
– Черт возьми! – вздохнул Ларин. – Маленькая недоработка… Короче, мы пришли по поводу исчезнувшего писателя.
* * *
Следующим утром Николай Александрович Петренко задумчиво сидел в своем кабинете, размышляя, как бы аккуратнее выяснить судьбу злополучного шкафа-купе.
Худо– бедно, но, несмотря на разнос, который начальник РУВД вчера учинил подчиненным, можно было считать, что добрая треть их работы была выполнена: выяснено, что приспособление для возвращения в родной Питер находится не у красных, а куда-то упрятано с помощью белой контрразведки. Теперь оставалось сделать остальные две трети: выяснить, где именно хранится агрегат, и заполучить его.
А это Мухомору представлялось уже делом техники.
От благостных размышлений вновь испеченного контрразведчика отвлек грохот распахнувшихся створок двери.
Подняв глаза от предусмотрительно разложенных на столе бумаг (мы тут не бездельничаем, а с документами работаем!), Петренко увидел, что на пороге комнаты, широко расставив ноги, “упакованные” в кожаные галифе, и упрямо уперев подбородок в повязанный на шее черный бант, стоит всклокоченный господин весьма решительного вида.
– Ну что, дождались? – не удосужившись даже представиться, по-хозяйски осведомился посетитель, двинувшись к столу Мухомора и в конечном итоге упершись в стол ладонями. – Дождались?! Я вас спрашиваю!… Под вашим носом работают красные бандиты, а вы, как штабные крысы, бумажками обложились!…
Другой столоначальник, рангом поменьше Петренко, может, стушевался бы от подобного натиска. Но начальника РУВД, пережившего около десятка руководителей главка, “на голос” было брать бесполезно. Довольно холодно поинтересовавшись, кто, собственно, осмелился без стука ворваться в кабинет, и получив ответ, что это собственной персоной атаман Бурнаш, Петренко заметно оживился.
– Ты чьих будешь? – поинтересовался милиционер и, увидев на красной физиономии посетителя растерянность, добавил более сурово, как, наверное, подобало самому царю Всея Руси: – Чьих будешь, холоп, спрашиваю?
Бурнаш хотел было сказать что-то злое в ответ, но лишь успел начать вопрос:
– Кто это тут со мной блеет… Мухомор, не давая бандиту опомниться, решительно поднялся из-за стола.
– С тобой, волчара, не блеет, а разговаривает подполковник Петренко! Ты, кажется, свою ОПГ с чем-то перепутал. Запомни: если бы всякая тварь, которая мне грозила, хоть по разу плюнула – я бы утонул. Только я здесь, а они – по клеткам сидят. Может, и тебя суток на десять на нары отправить, чтобы в чувство пришел?…
У Бурнаша вид грозного полицейского явно вызвал не самые добрые ассоциации с прежней жизнью. Атаман сообразил, что надо менять тактику, и залебезил перед Мухомором, пытаясь объяснить, что им только что выявлен вражеский агент, работающий в городе. Самое неприятное, что этим агентом бандит назвал чистильщика обуви, расположившегося со своими щетками перед зданием контрразведки. Но Николай Александрович виду не подал. Надеясь выяснить подробности и уже тогда сориентироваться по ситуации, он сменил гнев на милость.
– Так ты “барабан” [“Барабан” (проф. сленг) – негласный агент, стукач], значит? Так бы и сказал сразу. У кого на связи состоишь? – казалось, миролюбиво осведомился Петренко. – Псевдоним, то есть “погоняло” по-вашему, какой имеешь?
Атаман заюлил, стараясь обойти щекотливый вопрос, и вместо ответа принялся торопливо излагать историю своего знакомства с “неуловимыми мстителями”.
“Хуже нет дурака, чем дурак с инициативой, – размышлял Николай Александрович, слушая Бурнаша, – но если сейчас не дать команду арестовать пацаненка, то добровольный осведомитель наверняка ворвется со своим докладом к кому-нибудь еще. А тогда… Тогда немедленный и весьма неприятный исход карьеры обеспечен!”
Только у начальника РУВД была мечта получить очередное звание и пенсию отнюдь не посмертно, а потому он мучительно искал выход, позволивший бы без ненужных проблем избавиться от настойчивого посетителя.
И вдруг Мухомора озарило.
– Так ты говоришь, что коровку у бабушки взял для нужд своей банды, а малолетки у вас отобрали столь честно нажитое имущество?…
Бурнаш поморщился при упоминании слова “банда”, но согласно закивал головой, подтверждая, что все так и было. При этом он не заметил, что Петренко незаметно нажал кнопку звонка, укрытого под крышкой стола.
– Твоя группировка разбойничала в степях Херсонщины, совершала террористические акты, подрывая устои российской государственности, а ты организовывал эти безобразия, – как бы рассуждая вслух, продолжал начальник РУВД, – и твои подельники сначала убили человека с особой жестокостью, то есть на глазах сына, потом избили мальчика нагайкой, причинив ему телесные повреждения. Затем вовлекли его в банду, заставили несовершеннолетнюю сестру мальчишки прислуживать в кабаке, вовлекая ее таким образом в асоциальную деятельность [Подробности похождений банды Бурнаша см. в к/ф “Неуловимые мстители”]… Если подросток и причинил тебе какие-нибудь неприятности, то, очевидно, в пределах необходимой обороны. А ты теперь пытаешься с помощью государственного аппарата принуждения отомстить ему. Хорош…
