– Конечно же нет, – согласился Вася, отхлебнув очередной раз из бокала, – я понимаю, у каждого своя роль. Только должен заметить, что Бастилия, с начальником которой вы так хорошо знакомы, была разрушена еще в первую французскую революцию; дворец Тюильри снесен несколько позднее, а Елисейские поля чем-то напоминают Невский проспект в Питере… Кстати, вы там никогда не бывали проездом? Просто широкая улица, хотя, говорят, подлиннее. И последнее: когда в следующий раз будете вспоминать господина Расина, не забудьте поставить свечу за упокой его души…
– Да что вы говорите? – трагически возвел к небу глаза Буба, смахнув непрошеную слезу. – Неужели мой великий друг умер?
– Да, причем, если мне не изменяет память, веке в семнадцатом, – уточнил Рогов. – И пожалуйста, не считайте же мент… то есть журналистов полными идиотами!
Слезы в глазах Касторского мгновенно просохли. Вопросительно приподняв брови и поджав губы, он пристально взглянул на собеседника.
– Конечно, вы правы. Готов выслушать любые предложения. Только, я вас умоляю, уйдем из этого злачного места, продолжим наш разговор в более приличных условиях… Официант, счет!…
* * *
Из подъехавшей к РУВД белой “Волги” двое сурового вида прапорщиков в пятнистых бушлатах вытащили дознавателя Безродного, смотрящего на мир трезвым и немного отстраненным взглядом, подвели его к входу и поставили лицом к двери.
Один из прапорщиков широко распахнул одну из створок, второй слегка подтолкнул тело вперед.
Получивший начальное ускорение Безродный головой влетел в предбанник и далее в холл перед окошечком дежурки, сшибая на своем пути стулья, патрульных и случайных посетителей.
Сержант Дудинцев, разинув рот, принялся рвать с плеча потертый АКСУ.
В нос Дудинцеву ткнулись сразу два раскрытых удостоверения:
– ФСБ! Убери руки с пушки.
– Ва-ва-ва, – промямлил сержант и встал по стойке смирно.
Из холла послышались вопли Соловца, которому Безродный угодил головой в низ живота.
– Иди, – приказал тот из визитеров, что придавал телу ускорение, – оформляй возвращение вашего, блин… сотрудника…
– Есть! – взвизгнул Дудинцев и опрометью бросился в дверь.
Прапорщики уселись обратно в машину, и “Волга”, развернувшись посередине улицы, под вой сирены умчалась в сторону Литейного моста.
* * *
– Почем яйца? – осведомился пришедший на базар и отчаянно голодный Игорь Плахов у продавца, настойчиво предлагавшего свой товар.
– По три!
– Сам потри! – Оперативник обиженно сплюнул и отвернулся.
Затем он еще некоторое время бесполезно потолкался на базаре, но так и не нашел подходящего для душевного разговора человека. Точнее, не успел найти, так как в толпе кто-то истошно закричал: “Шухер, братва, облава!”
А потом было уже не до знакомств.
Весь рынок зашевелился, будто потревоженный пьяным грибником муравейник, и в результате Игоря буквально вынесло на боковую улочку, по которой улепетывали обитатели торжища. Не желая дразнить судьбу, Плахов тоже припустил изо всех сил…
Потом он еще некоторое время ходил по городу, пока не наткнулся на относительно широкую площадь, где располагалось здание контрразведки. Оперативник пару раз неторопливо прошелся вокруг площади, осторожно присматриваясь к обстановке. В конце концов он убедился, что в само здание проникнуть можно, так как часовой у дома стоял больше для проформы, чем для проверки документов. Если кто-то начинал переминаться с ноги на ногу у Двери, то тут же следовал грозный окрик: “Куды прешь?”
Но подтянутые господа, облаченные и в военную форму, и по “гражданке”, то и дело сновали туда-сюда, не вызывая у стража порядка никакого интереса.
П л ахов было решил, что обязательно придет сюда завтра, чтобы проверить, как несет службу другая смена караульных, но, заинтересовавшись, задержался.
Встав у стены одного из домов и неторопливо закурив, Игорь исподволь стал наблюдать за пареньком, устроившимся чистить обувь буквально в двадцати шагах от входа в контрразведку. На первый взгляд ничего примечательного в чистильщике не наблюдалось: рваная одежка, давно не стриженные светлые волосы, торчащие словно на соломенном пугале, щетки, мелькающие в проворных руках… Но оперативник обратил внимание, что паренек то и дело внимательно косится в сторону опасного здания. Так обычно ведут себя люди, ничего не смыслящие в наружном наблюдении, или дети, играя в шпионов.
В какой– то момент к чистильщику вразвалку подошел невысокий босоногий цыган, облаченный в яркую красную шелковую рубашку.
“Да кто же так выряжается, если не хочет привлекать к себе внимание!” – подумал Плахов.
Придвинувшись почти вплотную к чистильщику, цыган чуть ли не демонстративно отвернулся, делая вид, что любуется городским пейзажем, и начал что-то говорить. Паренек, так же старательно отворачиваясь в сторону, отвечал и явно волновался.
“Не про этих ли бандюков неуловимых упоминал служака из патруля? – удивленно подумал оперативник. – Но как бы то ни было, ребята явно не симпатизируют власти и могут быть полезны”.
Рассудив таким образом, Игорь отошел подальше и начал дожидаться, пока чистильщик, закончив работу, соберется домой. Тогда, где-нибудь в безопасном месте, можно будет и пообщаться или, на худой конец, для начала выяснить адрес, где искать “мстителей”…
* * *
– Не пойдет! – Вникающий во все тонкости оформления своей продукции Трубецкой перечеркнул черным маркером принесенный ему для утверждения рекламный плакат.
– Почему? – поинтересовался художник.
– Мало красного цвета, – принялся перечислять генеральный директор “Фагота”. – Нет золотой рамки… И вообще, почему здесь нет голых женщин?
– Это же учебники для пятого класса! – удивился младший редактор, готовивший книги к печати.
– И что? – Василий Акакиевич сложил пухлые губки бантиком.
– Ну-у… – Редактор не нашелся, что ответить.
– Какая-нибудь женщина должна быть. – Грузный Трубецкой тяжело поднялся из кресла, подошел к шкафу, достал парочку журналов “Пентхаус” и развернул. – Вот такая… Или такая… Или это, – палец издателя ткнул в глянцевые фотографии полуголых див. – Да, вот это подойдет.
– Но как мы это обоснуем, если будут вопросы от министерства образования? – спросил художник, потрясенный широтой взглядов Трубецкого.
– Что? – Василий Акакиевич отвлекся от своих дум и недовольно скривился.
– Ничего, – сказал художник.
– Нечего класть мне на стол неподготовленные проекты. – Издатель в очередной раз показал свою принципиальность. – Переделайте и принесите.
– Можно журнальчик? – попросил художник.
– Нельзя, – отрезал Трубецкой.
