После установки носового детонатора и хвостовых стабилизаторов со вторым детонатором оставалось только закрепить специальную панель в кабине каждого истребителя-бомбардировщика и присоединить электрический провод с разъемом, ведущий из кабины к бомбе. Начиная с этого момента бомба передавалась в распоряжение молодого смелого летчика, задачей которого было сбросить ее при исполнении маневра, носящего название «петля идиота»: при этом бомба падала по баллистической кривой, которая давала возможность — отнюдь не гарантированную — летчику и его самолету спастись после ее взрыва.
В зависимости от обстоятельств по получении санкции офицеров-наблюдателей начальник склада боеприпасов в Беершебе получил право «вооружить» бомбы, установив на них детонаторы. К счастью, этот офицер оказался разумным человеком — его отнюдь не привлекала мысль о том, что у него на взлетной полосе будут стоять четыре истребителя-бомбардировщика с атомными бомбами, готовыми к сбрасыванию, в то время как из-за горизонта в любую минуту может появиться самолет удачливого арабского летчика. Кроме того, он был глубоко верующим — и опасность, угрожавшая его стране этим зловещим утром, не пошатнула основ его веры, а потому, когда трезвые головы в Тель-Авиве одержали верх и оттуда поступила соответствующая команда, он с облегчением вздохнул и отменил «Операцию Джошуа». Опытные летчики, которым предстояло нанести атомный удар, вернулись в комнаты отдыха эскадрильи и постарались забыть о едва не выполненном задании. Начальник склада боеприпасов тут же приказал снять бомбы и отвезти в бункер.
Едва специальная группа, только что подвесившая атомные бомбы, о назначении которых представления не имела, к фюзеляжам «Скайхоков», — смертельно, невероятно усталая — принялась снимать их, чтобы отвезти обратно в подземный бункер, прибыли другие группы наземного обслуживания. Им поручили снарядить эти же самолеты ракетными снарядами «Зуни». Боевой приказ летчикам гласил: уничтожить танковые колонны сирийской армии, двигающиеся в секторе бригады «Барак» на Пурпурной линии от Кафр-Шамс. Две группы техников начали поспешно работать — одни снимали бомбы, не подозревая о том, что имеют дело с атомными зарядами ужасной силы, другие подвешивали на специальные крепления под крыльями противотанковые ракеты.
Разумеется, в это время на аэродроме в Беершебе было не четыре истребителя-бомбардировщика, а гораздо больше. Уже возвращались самолеты после утреннего налета на Суэцкий канал — вернее, возвращались те, которым удалось уцелеть. Разведывательный самолет РФ-4С «Фантом» был сбит, а сопровождавший его истребитель Ф-4Е «Фантом» зашел на посадку с топливом, бьющим струей из пробитого бака в крыле, и на одном двигателе — второй вывели из строя. Летчик уже передал по радио тревожное сообщение: их встретил огонь каких-то новых зенитных ракет, может быть, СА-6. Радиолокационные станции, наводящие на цель эти ракеты, не были зарегистрированы системой оповещения истребителя. Таким образом, разведывательный самолет не успел заметить летящие к нему ракеты, а истребитель сопровождения чудом увернулся от четырех зенитных ракет. Еще до того, как поврежденный самолет коснулся посадочной полосы, это предупреждение было передано в штаб ВВС. Израненный истребитель направили в тот сектор авиабазы, где стояли истребители-бомбардировщики «Скайхок». Пилот «Фантома» следовал за джипом, указывающим ему путь, к пожарным машинам, приготовившимся тушить горящее крыло. Но едва самолет остановился, лопнула шина на левом колесе шасси. Поврежденная стойка тоже подогнулась, и весь истребитель весом в 45 тысяч фунтов рухнул на асфальт, подобно посуде со стола, у которого подломились ножки. Авиационное топливо, бившее из крыла, вспыхнуло, и самолет охватило небольшое, но смертельно опасное пламя. В следующее мгновение начали рваться боеприпасы одной из 20-миллиметровых пушек. Послышался крик второго пилота, кабину которого лизали языки пламени. Пожарные под прикрытием водной завесы бросились на помощь, но ближе всех к горящему самолету оказались два офицера-наблюдателя. Они попытались спасти первого пилота и попали под смертельный град осколков от рвущихся боеприпасов. Тем временем один из пожарных спокойно поднялся ко второму пилоту и вынес его из пламени, обгоревшего, но живого. Остальные пожарники подобрали залитые кровью тела первого пилота и двух офицеров и погрузили их в машину «скорой помощи».
Истребитель, пылающий рядом, отвлек внимание техников, работавших со «Скайхоками». Бомба, подвешенная под фюзеляжем одного из них, — истребителя-бомбардировщика № 3 — из-за неловкого движения техника упала на асфальт и раздробила ноги другому, стоявшему у пульта подъемника. В результате неразбериха еще усилилась, и техники обеих групп вообще потеряли представление о том, чем занимались. Пострадавшего с переломами ног срочно отправили в госпиталь, а три снятых из-под фюзеляжей атомных бомбы доставили в бункер. Каким-то образом в суматохе, царившей на базе ВВС в первый день войны, никто не заметил, что одна из четырех тележек осталась пустой. Несколько мгновений спустя к самолетам подошли механики и занялись предполетной проверкой двигателей и механизмов, причем даже эта процедура была сокращена до минимума. От комнаты отдыха приехал джип, из которого выскочили четверо летчиков, каждый со шлемом в одной руке и полетной картой в другой — они спешили нанести удар по врагу.
— Что это? — бросил восемнадцатилетний лейтенант Мордекай Цадин. Друзья звали его Мотти — у него еще не исчезла юношеская неуклюжесть, свойственная такому возрасту.
— Похоже на топливный бак, — ответил механик — опытный специалист пятидесяти лет. Он был резервистом и в мирное время ремонтировал автомобили в своем гараже в Хайфе.
— Черт побери! — рявкнул пилот, весь дрожа от нетерпения. — Мне не нужен запасной бак, чтобы долететь до Голанских высот и вернуться обратно.
— Если хочешь, я сниму его, но для этого потребуется несколько минут, — предложил пожилой механик.
Мотти оглянулся по сторонам. Он был сабра, родился в Израиле, жил в северном кибуце и стал летчиком всего пять месяцев назад. Остальные пилоты уже сидели в кокпитах своих самолетов и затягивали пристяжные ремни. Сирийские танковые колонны рвались к дому его родителей, и внезапно юного лейтенанта охватил страх — его оставят на аэродроме и улетят без него, лишив возможности совершить первый боевой вылет.
— Ладно, снимешь после вылета. — Цадин взлетел по лестнице. За ним последовал механик, пристегнул ремни и проверил показания приборов.
— Все в порядке, Мотти! Только поосторожней.
— Приготовь чай к моему возвращению. — Юноша ухмыльнулся с ребяческой свирепостью. Механик хлопнул его по плечу.
— Ты уж только верни мне мой самолет, парень. Ну, мазельтов, желаю счастья.
Он спрыгнул на асфальт и убрал лестницу. Затем быстро осмотрел самолет, чтобы еще раз убедиться, что ничего не упустил. Мотти проворачивал двигатель, перевел дроссель в нейтральное положение, проверил указатели топлива и температуры. Все было в порядке. Он посмотрел на командира эскадрильи и поднял руку в знак готовности, опустил фонарь кабины, наконец взглянул на своего механика и махнул рукой на прощание.
По стандартам израильских ВВС в свои восемнадцать лет Цадин не был таким уж молодым пилотом. Еще четыре года назад его выбрали кандидатом за быстроту реакции и агрессивность, но ему пришлось бороться, чтобы стать летчиком в лучших военно-воздушных силах мира. Мотти любил летать, мечтал стать пилотом с того самого момента, когда еще ребенком впервые увидел тренировочный самолет БФ-109, который по иронии судьбы стал первым в ВВС Израиля. И ему нравился «Скайхок». Это был самолет для настоящего летчика, не то что электронное чудовище вроде «Фантома». А-4 походил на хищную птицу и повиновался малейшему движению его пальцев. И вот теперь Мотти предстоит первый боевой вылет. Он не испытывал ни малейшего страха. Ему и в голову не приходило опасаться за свою жизнь — подобно всем юношам, Мотти был уверен в своем бессмертии, а боевых пилотов выбирают по тому, что у них отсутствуют человеческие слабости.
