Ронни от неожиданности растерялась и не сразу ответила. Присев на корточки, она взглянула в глаза брата.
— Нет, конечно, нет! С чего ты взял?
— Потому что вы больше никогда не ругаетесь. Ты же тогда перестала скандалить с па!
Ронни видела страх в глазах брата и даже могла понять его детскую логику. Кроме того, после возвращения домой она действительно ни разу не поспорила с матерью.
— Она совершенно здорова. Мы просто устали ругаться, вот и живем мирно.
— Честное слово?
Ронни притянула его к себе.
— Честное слово.
Проведенные с отцом месяцы изменили даже отношение к родному городу. Она не сразу привыкла к Нью-Йорку, к его неустанному шуму, к постоянному присутствию других людей. Она забыла, что тротуары тянутся в тени гигантских небоскребов и что люди спешат повсюду, даже в узких проходах супермаркетов. Кроме того, ей не хотелось общаться с друзьями. Когда позвонила Кейла, чтобы спросить, не хочет ли она пойти развлечься, Ронни отказалась, и Кейла больше не звонила. Хотя Ронни предполагала, что они будут всегда делить общие воспоминания, отныне их дружба станет совершенно иной. Но Ронни ничуть не страдала. Все ее время занимали Джона и игра на фортепьяно. Поскольку пианино отца еще не прибыло, она ехала на метро в Джульярд и упражнялась там. В первый же день она позвонила директору, который был хорошим другом отца. Тот извинился за то, что не прилетел на похороны, и, похоже, удивился и обрадовался ее звонку. Когда Ронни объяснила, что подумывает вернуться в Джульярд, он постарался ускорить день прослушивания и даже помог заполнить документы.
Ровно через три недели после возвращения она пришла на прослушивание и начала программу с песни, которую они с отцом сочинили. Ронни немного недоставало техники: три недели не слишком большой срок для подготовки к такому серьезному прослушиванию, — но, покидая аудиторию, она подумала, что отец гордился бы ею. И, улыбаясь, сунула папку с нотами под мышку, как это всегда делал отец.
После прослушивания она начала играть по два-три часа в день. Директор позволил ей пользоваться школьными комнатами, отведенными для упражнений студентов, и Ронни постоянно что-то сочиняла, думая об отце, который когда-то сидел здесь же. Иногда, на закате солнца, красные лучи проникали между зданиями и бросали отблески на пол. И всегда, наблюдая это, она вспоминала о витраже и каскаде света, который видела на похоронах.
И еще она постоянно думала об Уилле. В основном вспоминала их лето, а не короткую встречу у церкви. От него не было вестей, и Ронни теряла последнюю надежду на то, что он позвонит. Правда, он что-то упоминал о том, что проведет каникулы за океаном, но с каждым днем ее все больше охватывало отчаяние. Временами она была уверена, что он еще любит ее, но чаще всего изнемогала от тоски. И твердила себе: это, возможно, к лучшему. Да и что они могут сказать друг другу?
Ронни печально улыбнулась. Когда уже она выбросит из головы все эти мысли? Она силой заставила себя вернуться к последней композиции: песне с легким налетом кантри-вестерна и поп-музыки. Пора идти вперед. Ее могут принять в Джульярд, а могут не принять, хотя директор упоминал, что ее сочинения выглядят «очень многообещающими».
Но что бы ни случилось, теперь она знала: ее будущее — в музыке. И она так или иначе найдет возможность заниматься любимым делом.
Телефон, лежавший на верхней крышке пианино, завибрировал. Наверное, это мама. Но, посмотрев на экран, Ронни замерла. Телефон снова завибрировал. Она дрожащими руками открыла его и поднесла к уху.
— Алло!
— Привет, — сказал знакомый голос. — Это я, Уилл.
Ронни попыталась представить, откуда он звонит. Его голос отдавался гулким эхом в трубке. Похоже на аэропорт...
— Ты только что с самолета? — спросила она.
— Нет. Вернулся несколько дней назад. А что?
— Просто голос как-то странно звучит, — пояснила она. Искра счастья, вспыхнувшая внезапно, угасла. Он уже давно дома, но удосужился позвонить только сейчас.
— Понравилась Европа?
— О, там так здорово! Мы с мамой ладили куда лучше, чем ожидалось. Джона немного успокоился?
— Уже получше, но ему трудно пережить случившееся.
— Мне очень жаль, — прошептал он, но она опять услышала этот странный звук. Может, он на задней веранде дома? — А как вообще дела?
— Я была на прослушивании в Джульярде, и, похоже, все прошло как нельзя лучше.
— Знаю, — ответил он.
— Откуда?
— Знаю, и все. А почему ты сейчас там?
Ронни окончательно растерялась:
— Ну... они разрешили мне упражняться, пока не прибудет папино пианино. Из уважения к папе и тому подобное... Директор был его хорошим другом.
— Надеюсь, ты не слишком занята, чтобы взять выходной.
— Ты это о чем?
— Я надеялся, что в этот уик-энд мы с тобой куда-нибудь пойдем... если, конечно, у тебя нет других планов.
Ронни задохнулась.
— Ты приезжаешь в Нью-Йорк?
— Да, к Меган. Хочу проверить, как поживают молодожены.
— Когда?!
— Сейчас посмотрим...
Она почти видела, как он подносит к глазам часы.
— Я приземлился немногим более часа назад.
— Ты здесь?! Где?
Уилл не сразу ответил, и снова, услышав его голос, Ронни поняла, что он доносится не из телефона, а откуда-то сзади. Повернувшись, она увидела стоявшего на пороге Уилла с телефоном в руках.
— Прости, — улыбнулся он, — я не мог устоять.
Ронни разом ослабела и крепко зажмурилась, перед тем как вновь открыть глаза.
— Почему не предупредил, что приезжаешь?
Хотел сделать сюрприз.
И сделал, ничего не скажешь!
Он выглядел таким красивым в синих джинсах и темно-голубом пуловере...
— Кроме того, — объявил он, — я должен сказать тебе что-то очень важное.
— Что именно?
— Прежде чем скажу, хотелось бы узнать: свидание состоится?
— Какое свидание?
— В этот уик-энд, помнишь?
