— Не плачь, — попросил он. — Пожалуйста, не плачь...
Но она ничего не могла с собой поделать. Воспоминания о том, как она вела себя с отцом, что ему пришлось вытерпеть, лишали ее сил.
— О, папочка...
— Нет, малышка, пожалуйста, успокойся. Тогда все было не так и плохо. Я думал, что справлюсь. И вроде бы справлялся.
Он коснулся пальцем ее щеки. Она подняла голову, взглянула в его глаза, и то, что увидела в них, едва не разбило ей сердце. Она поспешно отвела глаза.
— Тогда я справлялся, — повторил он, и Ронни ему поверила. — Честное слово. Болело, но я думал не только об этом, поэтому всегда мог уйти от боли. Работал вместе с Джоной над витражом, просто наслаждался летом, о котором мечтал, когда просил твою ма позволить вам приехать.
Его слова жгли огнем. Она не имеет права на такое всепрощение!
— Прости меня, папочка...
— Взгляни на меня, — попросил он, но она не могла. Однако его голос был мягким, но настойчивым.
Ронни неохотно подняла голову.
— Я провел лучшее лето в жизни, — прошептал он. — Наблюдал, как ты спасаешь черепашек, видел, как ты влюбляешься, пусть даже это долго не продлится. И главное, у меня был шанс узнать тебя. Молодую женщину, а не девочку. И не могу тебе сказать, сколько радости это мне дало. И сил, чтобы прожить эти месяцы.
Ронни понимала искренность его слов, отчего ей было только хуже. Она уже хотела что-то сказать, когда в комнату ворвался Джона.
— Смотрите, что я нашел! — закричал он, размахивая банкой спрайта.
Позади Джоны стояла мать.
— Привет, солнышко, — кивнула та.
Ронни вопросительно посмотрела на отца.
Я должен был ей сказать, — пояснил он.
— Как ты? — спросила мать.
— Я в порядке, Ким.
Мать восприняла это как предложение войти.
— Думаю, нам всем нужно поговорить, — объявила она.
Наутро Ронни приняла очень важное решение и стала ждать мать.
— Ты уже собралась?
Она окинула мать спокойным, но решительным взглядом.
— Я не еду с тобой в Нью-Йорк.
Ким уперла руки в бока.
— Я думала, мы это уже обсудили.
— Нет, — бесстрастно заметила Ронни. — Ты обсудила. Но я не еду с тобой.
Мать не придала значения словам дочери.
— Что за чушь! Конечно, ты едешь домой.
— Я не вернусь в Нью-Йорк, — повторила Ронни, не повышая голоса.
— Ронни...
Она покачала головой, сознавая, что в жизни не была более серьезной.
— Я остаюсь, и больше мы об этом не говорим. Мне уже восемнадцать, и ты не можешь заставить меня ехать. Я взрослый человек и могу делать что пожелаю.
Мать нерешительно переступила с ноги на ногу.
— Ты... — наконец выдавила она, обводя взглядом комнату и пытаясь говорить как можно убедительнее, — не можешь брать на себя такую ответственность.
Ронни шагнула к ней.
— Не могу? А кто о нем позаботится?
— Мы с твоим отцом говорили об этом...
— О, ты имеешь в виду пастора Харриса? — усмехнулась Ронни. — Можно подумать, он позаботится о па, если тот лишится сознания или снова начнет харкать кровью! Пастор Харрис просто физически на это не способен!
— Ронни... — снова начала мать.
Ронни воздела руки к небу. Никакие уговоры не подействуют: ее решимость только росла.
— Если ты до сих пор зла на него, это еще не значит, что я тоже должна злиться. Я знаю, что сделал па, и мне очень жаль, что он тебя ранил, но это мой отец. Он болен, нуждается в моей помощи, и я буду здесь, потому что ему плохо. Плевать мне, что у него был роман. Плевать, что он нас оставил. Но он мне небезразличен.
Похоже, она впервые застала мать врасплох.
— Что твой па говорил насчет этого? — очень тихо спросила она наконец.
Ронни хотела запротестовать, объяснить, что все это не имеет значения, но что-то помешало. Лицо матери стало таким странным... почти виноватым. Словно... словно...
Она с ужасом уставилась на мать. Кажется, ее осенило.
— Это не у па был роман. У тебя, — медленно выговорила она.
Мать не шевельнулась, только потрясенно ахнула. Реальность обрушилась на Ронни словно удар в челюсть.
Это мать изменила отцу, а не наоборот. И...
В комнате вдруг стало душно. Ронни поднесла руку к горлу.
— Так вот почему он уехал! Потому что все узнал. Но ты все это время позволяла мне верить, что именно он виноват, хотя сама вынудила его покинуть Нью-Йорк! Как ты могла?! — выпалила она, начиная задыхаться.
Мать, казалось, потеряла дар речи, и Ронни вдруг спросила себя, да знала ли ее вообще.
— Это Брайан?! — вскрикнула она. — Ты изменяла папе с Брайаном?
Мать продолжала молчать. И Ронни поняла, что это правда. Мать постоянно давала понять, что это отец бросил их, причем без всякой причины.
«А я из-за этого три года с ним не разговаривала...»
— Знаешь что? — отрезала Ронни. — Мне все равно. Безразлично, что случилось между вами. Безразлично, что случилось в прошлом. Но я не оставлю папу, и ты не сможешь...
— Кто это не уезжает? — вмешался Джона, вошедший в комнату со стаканом молока. Судя по голосу, брат был в панике. — Ты остаешься здесь?
Несколько секунд ушло на то, чтобы справиться с гневом.
— Да, — ответила она наконец, надеясь, что голос ее не выдаст. — Я остаюсь.
Джона поставил стакан на комод.
— Тогда я тоже остаюсь! — объявил он.
Лицо матери на миг стало беспомощным, и хотя гнев Ронни все еще не прошел, она ни за что не позволит Джоне смотреть, как умирает отец!
Она подошла к нему и присела на корточки.
— Понимаю, дорогой, но нельзя, — мягко ответила она.
— Почему? Ты же остаешься!
— Но у меня нет занятий!
— А я могу ходить в школу прямо здесь! Мы с па говорили об этом!
Мать шагнула к ним.
— Джона!
Но он неожиданно отскочил, поняв, что перевес не на его стороне.
— Плевать мне на школу! — панически завопил он. — Это несправедливо! Я хочу остаться!
Стив
Он хотел сделать ей сюрприз. По крайней мере таков был его план.
Он давал концерт в Олбани. Следующий был назначен через два дня, в Ричмонде. Когда Стив бывал в турне, родных, как правило, не навещал. Так было легче поддерживать тот ритм, в котором он переезжал из города в город. Но на этот раз у него образовалось немного свободного времени, и он вот уже две недели не видел семью. Поэтому Стив сел в поезд и прибыл в город как раз во время ленча, когда толпы служащих валом валили из офисов в поисках еды.
