Последние три месяца Стив проводил здесь почти все дни в окружении всякого хлама и маленьких листов цветного стекла, которые Джона сейчас исследовал. В центре мастерской был большой рабочий стол с начатым витражом, но Джону, казалось, больше интересовали фантастические чучела, стоявшие на полках, — работы прежнего хозяина. И действительно, странно было видеть полубелку, полурыбу или голову опоссума на теле курицы.
— Что это такое? — удивлялся Джона.
— Предполагается, что искусство.
— Я думал, что искусство — это картины и всякое такое.
— Верно. Но искусство, оно разное.
Джона наморщил нос, глядя на полукролика-полузмею.
— На искусство не похоже.
Когда Стив улыбнулся, Джона показал на незаконченный витраж:
— Это тоже его?
— Вообще-то мое. Я делаю его для церкви, той, что совсем рядом. В прошлом году она сгорела, и окно было уничтожено огнем.
— Я не знал, что ты умеешь делать окна.
— Веришь или нет, но меня научил тот умелец, что здесь жил.
— И который сделал всех этих животных.
— Именно так.
— Ты его знал?
Стив подошел к сыну.
— В детстве я часто пробирался сюда, вместо того чтобы сидеть на уроках закона Божия. Он делал витражи для всех окрестных церквей. Видишь картину на стене?
Стив показал на снимок с изображением воскресения Христа, прислоненный к одной из полок. В таком хаосе ее нелегко разглядеть!
— Будем надеяться, что готовый витраж будет выглядеть точно так же.
— Потрясающе! — прошептал Джона, и Стив снова улыбнулся. Очевидно, это новое любимое словечко сына. Интересно, сколько раз придется услышать его этим летом?
— Хочешь помочь?
— А можно?
— Я на тебя рассчитывал.
Стив осторожно толкнул сына в бок.
—Мне нужен хороший помощник.
— А это трудно?
— Я начал в твоем возрасте, так что уверен: ты справишься. Джона опасливо поднял осколок стекла и с самым серьезным видом стал рассматривать на свет.
— Я наверняка справлюсь, — кивнул он.
— Вы все еще ходите в церковь? — спросил Стив.
— Да. Но не в ту, куда мы ходили раньше, а в ту, которая нравится Брайану. Но Ронни не всегда ходит с нами. Запирается у себя и отказывается выходить. А как только остается одна, бежит к приятелям в «Старбакс». Ма так злится!
—Такое случается, когда дети становятся подростками. Постоянно испытывают родителей на прочность. Джона положил стекло на стол.
— Я таким не стану. Всегда буду хорошим мальчиком. Но мне не слишком нравится новая церковь. Она скучная. Я бы тоже в нее не ходил.
— Вполне справедливо.
Стив помедлил.
— Я слышал, что этой осенью ты не будешь играть в футбол.
— Я не слишком-то хороший игрок.
— И что из того? Зато весело, верно?
— Нет, когда другие ребята над тобой издеваются.
— Они над тобой издеваются?
— Да ладно! Мне плевать.
— Вот как, — кивнул Стив.
Джона шаркнул ногой, очевидно, что-то обдумывая.
— Ронни не читала тех писем, что ты ей посылал. И к пианино больше не подходит.
— Знаю.
— Мама говорит, это потому, что у нее ПМС. Стив едва не поперхнулся.
— Ты хотя бы знаешь, что это означает? Джона подтолкнул очки указательным пальцем.
— Я уже не маленький. Это означает «плюет-на-мужчин-синдром».
Стив, смеясь, взъерошил волосы Джоны.
—Может, пойдем поищем твою сестру? По-моему, я видел, как она шла к цирку.
— А можно мне на колесо обозрения?
— Все, что захочешь.
— Потрясающе!
Ронни
На Фестивале морепродуктов в Райтсвилл-Бич яблоку негде упасть.
Заплатив за газировку, она огляделась и увидела море машин, припаркованных бампер к бамперу вдоль обеих дорог, ведущих на пирс, и заметила даже, что несколько предприимчивых подростков сдают напрокат свои места, те, что были поближе к месту действия.
Но пока что Ронни было ужасно скучно. Наверное, она надеялась, что колесо обозрения стоит здесь постоянно и на пирсе полно магазинчиков и лавчонок, как на набережной в Атлантик-Сити. Иными словами, она представляла, что именно в этом месте проведет лето. Как же, обрадовалась! Фестиваль проходил на парковке в начале пирса и до смешного напоминал небольшую сельскую ярмарку. Проржавевшие аттракционы принадлежали бродячему цирку, а на парковке в основном располагались игровые автоматы, выиграть в которые невозможно, и лотки с жирной едой. Все это место — настоящее убожество и глухая провинция.
Впрочем, ее мнение разделяли не многие. Парковка была буквально забита людьми. Старые, молодые, стайки школьников, целые семьи азартно толкались, пробираясь к аттракционам. Куда бы ни ступила девушка, приходилось бороться с наплывом тел — больших потных тел, и два из них зажали ее, едва не раздавив. Оба явно предпочитали жареные хот-доги и сникерсы, которые она только что видела на соседнем лотке.
Ронни поморщилась.
Ну полный отстой.
Заметив свободное место, она удрала от аттракционов и цирка и зашагала к пирсу. К счастью, толпа сильно поредела: очевидно, никого не интересовали магазинчики, предлагавшие домашние поделки. Ничего, что она могла бы купить! Кому, спрашивается, нужен слепленный из ракушек гном? Но очевидно, кто-то это все покупал, иначе магазинчики давно перестали бы
существовать.
Задумавшись, она наткнулась на столик, за которым на складном стуле сидела пожилая женщина в мягкой спортивной куртке с логотипом местной организации защиты животных. Седые волосы, открытое жизнерадостное лицо типичной бабушки, которая целыми днями проводит дни за стряпней у плиты. На столике лежала пачка листовок и стояли кружка для пожертвований и большая картонная коробка. В коробке копошились четыре серых щенка, то и дело встававших на задние лапки, чтобы посмотреть по сторонам.
— Привет, малыш, — прошептала Ронни.
Женщина улыбнулась.
— Хочешь подержать его? Он смешной. Я назвала его Сайнфелдом.
Щенок пронзительно взвизгнул.
— Не бойся, маленький, — успокоила Ронни.
Он был такой симпатичный. Ужасно милый, хотя, по мнению Ронни, кличка не слишком ему подходила. Ей хотелось подержать его, но тогда она уже не сможет отдать щенка обратно. Ронни обожала животных, особенно брошенных. Вроде этих малышей.
